А сыщик колебался. В нем боролись тяга к обаятельной женщине, обещающей ему рай на земле, и привитое долгими годами службы чувство долга. Да, он догадывался о настоящем бизнесе любимой женщины, мало того — почти знал о нем. Но догадываться и знать — одно, а помогать и учавствовать — совсем другое. Сыщик чувствовал себя червяком, насаженным на острый крючок, — не сорваться, не освободиться. Разве только вырваться, оставив на металле внутренности…
— Боюсь, ничего не получится, — вяло пробормотал он, отводя в сторону страдающий взгляд. — Слишком опасно… Грубейшее нарушение… Меня не поймут ни подчиненные, ни начальство…
Огоньки в глазах Надежды Самельевныт погасли, она смерила гостя презрительным взглядом. Будто оттолкнула. Зачем он нужен, если отказывается выполнить пустяковое задание?
— Значит, не поможешь?
Неожиданное похолодание заставило бедного Купцова смягчить отказ.
— Не знаю… Постараюсь… Сама должна понимать… Нужно подумать…
После того, как подполковник покинул квартиру, в кабинет заглянул Петенька. Без вызова.
— Что у тебя? — устало спросила Сотова, наливая полный фужер бренди. — Как думаешь — сделает?
— Слизняк, — убежденно поставил диагноз слуга-водитель. — Ушатый фрайер. Мы с Хвостом сами управимся.
— Нельзя вам с Хвостом. У Жетона знают вас, зря пойдете под молотки.
— А этот? — мотнул рыжей гововой Петенька. — Этот разве не попутает ромсы? Знаешь, хозяйка, из двух фрайеров, что тебя осаждают, я выбрал бы офицерика…
Надежда Савельевна, взбодренная солидной порцией спиртного, мечтательно улыбнулась…
Оформление разнообразных бумаг, справок, лицензии, платежных документов заняло массу времени. Компаньоны до того уставали — к вечеру с трудом передвигали ноги. Но эта усталость — сладкая, ибо является преддверием будущей обеспеченной жизни.
Через две недели они разделились. Савчук остался в офисе — формировал аппарат, принимал претендентов на роли плотников, маляров, обойщиков, плиточников. Федоров зачищал оставшуюся документацию.
В последние дни у Михаила отчаянно чесалась спина. Будто по ней мурашами бегали чьи-то назойливые взгляды. Сыщик из отставника — как из только-что родившегося телка взрослый бык. Но не привитые жизнью качества с лихвой восполнялись книгами и телевидением, где — и выслеживания, и погони, и схватки.
Кажется, его пасут.
Отставник научился, идя по улице, неожиданно останавливаться; рассматривая витрины, исподволь оглядывал тротуар; завязывая шнурки на туфлях, изучал прохожих. Короче постигал азы сыщицкой науки.
