– Фу-уф! – выдохнул громко Гранд и тоже улыбнулся. – А я уж подумал: амбец нашему прапору!..
– Ладно, мужики... – проговорил Андрей. – Закончили балаган!.. С этим красавцем все ясно... Хрен че от него узнаешь! Шахид хренов!..
– Че делаем, ком?
Андрей задумался.
«...Ситуация – полное говно! Соваться к крепости на ура, не зная систему „ближней охраны“, – полный дебилизм. Там всех положить можно. И не узнаешь ни хрена у этого придурка. А сидеть здесь, в этой норе, без дела четверо суток, в пяти километрах от укрепрайона, и ждать высадки десанта, так на кой хрен тогда вообще было сюда прилетать? Так можно было сидеть и в Кабуле. – Он посмотрел на афганца. – Хотя... Думается мне, что кое-что мы все-таки узнать сможем!.. Ты уж прости меня, „воин Аллаха“, но раз ты решил поиграть в Зою Космодемьянскую, то я тебя немножко оскорблю в твоей вере... Сам напросился! Теперь не обижайся!»
Андрей вспомнил тот поход, зимой 90-го, по горам Нагорного Бадахшана. И то, как его бессменный «замок» в РДГ Медведь, старший прапорщик Игорек Барзов ровно за минуту сумел добыть всю нужную информацию у такого же оголтелого фанатика-моджахеда Нурали Довлатова.[20]
Он тогда тоже трепыхался и пыжился, рассказывая, какой он крутой моджахед и непримиримый «воин Аллаха».
– ...Не буду говорить! Режь меня, стреляй!!! Я – моджахед, воин Аллаха! И ты, собака, ничего не узнаешь!
От удивления рука Бандеры, который уже успел отвесить таджику несколько увесистых оплеух, зависла в нескольких сантиметрах от небритого лица таджика:
– Во дает!
– А мы тебя ни стрелять, ни резать не будем, – вдруг произнес Медведь, совершенно спокойным голосом. И, обращаясь к Филину, пояснил: – Я еще когда за Речкой в ВДВ служил, узнал немного об этих обычаях. Тут, видишь ли, командир, дело такое: ему от пули или ножа умереть – за счастье. Коран говорит, что моджахед, умерший вот таким вот образом, как воин, значит, беспрепятственно попадает в небесное воинство Аллаха. Это почетная смерть... Потому что душа уходит через голову. Так, Нурали?
Таджик исподлобья смотрел на Игоря и на его руки, плетущими что-то знакомое из конца репшнура.
– Так! Можешь не отвечать, Нурали, я и без тебя знаю, что это так... Но есть для моджахеда и смерть позорная, когда его душа, ну в смысле вояки этого, выходит через жопу. Грязная она тогда, и к Аллаху ее не допускают. Никогда...
– Как же это? – подыграл Игорю Филин, догадываясь, что тот задумал.
– Ничего сложного: если моджахед утонул или же, к примеру, его повесили. Тогда все! Амба всем гордым мечтам! Горло-то не свободно – вот душа его и уходит через запасной ход, измазавшись в говне. Позорная смерть, как у вонючего ишака.
