— Взбесившийся инструмент, ты хочешь сказать? — язвительно заметил дьявол.
— Инструмент, отражающий степень бесовства людей, хочу я сказать, — спокойно поправил его Бог.
— Кстати, — вспомнил дьявол, — несмотря на то, что, по твоей мерке, за мной тысячи грехов, я не внушал Иуде предать твоего сына… Соблазнами этого мира пытался его прельстить, но не предавал.
Но как сын Бога не мог разглядеть в Иуде предателя? Всюду таскал его за собой. Было время разглядеть его, но он не разглядел. Разве это не глупо? Кажется, у него и с юмором было не все в порядке…
— Подозрительность — величайший грех, — отвечал Бог. — Лучше погибнуть от предательства друга, чем заранее заподозрить его в предательстве. Заподозрить человека в предательстве — осквернить Божий замысел в человеке.
Мой сын, конечно, видел все слабости Иуды. Но: «Ты меня предашь», — сказал он только тогда, когда убедился, что в душе Иуды этот замысел вполне созрел.
Мой сын до последнего мгновения ждал, что Иуда найдет в себе силы самому разрушить в себе этот замысел, не дав ему созреть.
А с юмором у моего сына было все в порядке. Но апостолы, потрясенные его гибелью, сочли неуместным вспоминать все его шутки. И напрасно.
— Если ты так жаждешь, чтобы люди в тебя поверили, почему ты не дашь точный знак своего существования?
— Тогда они придут ко мне ради выгоды или из страха. Но такая насильственная вера ничего не дает человеку. И они испортят мой замысел. Они придут ко мне без той душевной работы, которая с радостной добровольностью приведет их ко мне. Но, в сущности, такой знак есть… Стой! — вдруг воскликнул Бог с лицом, искаженным внезапной болью. — Японский мальчик, назначенный на какую-то должность в классе, спешил на школьное собрание. В метро, поняв, что он безнадежно опоздал на собрание, он только что бросился под поезд, и поезд раскромсал его! Вечная слава японскому мальчику! Вот оно, японское чудо!
— Ты же его мог остановить! Почему ты его не остановил?! — воскликнул дьявол. — Даже я никогда не причинял зла детям!
— Если бы я его остановил, погибло бы все человечество, — печально сказал Бог. — Но я никогда не забуду японского мальчика.
— Пусть погибло бы все человечество, а мальчик остался бы жив! — возразил дьявол. — Говорят, я жестокий! Это ты жестокий! Да и почему бы погибло все человечество? Отговорки!
— Молчи, болван! — крикнул Бог. — На моем сердце миллионы шрамов от боли за человека! Если б я остановил японского мальчика, я должен был бы остановить все войны, все жестокости людей! Если я буду все это останавливать, люди никогда не научатся самоочеловечиванию. О, если бы пример этого японского мальчика заставил корчиться от стыда всех взрослых людей, забывших о своем долге!
