— Нет, смотри. Если войны не будет, я кладу денежки в карман. А если будет атомная война, кому нужны мои деньги? Чистый выигрыш.
— А ты хитрый.
— А как же, — сказал я, — не будь я хитрым, ты бы не оказалась в этой лодке.
— Это неправда, — рассмеялась она, — я сама.
— То, что ты сама, — тоже хитрость, — сказал я.
— Нет, кроме шуток, — сказала она серьезно, — у нас в институте некоторые говорят, что надо побольше брать от жизни на случай, если это начнется.
Я тоже думал об этом и сказал ей то, что думал.
Жить все равно надо так, как будто ничего не будет. В самом деле, если человек по натуре не рвач, оттого, что он будет брать больше, он не станет счастливей. Наоборот, он потеряет вкус к тому, что он подготовлен брать всей своей жизнью. Но если, допустим, он и будет что-то брать сверх нормы, необходим достаточный промежуток времени между общей катастрофой и собственным концом, чтобы насладиться сознанием, что он брал и теперь умрет, а другие не брали и тоже умирают. Но и этого сомнительного удовольствия, вытекающего из, так сказать, разницы курсов, он не ощутит, потому что не будет такого промежутка между собственным концом и общим.
Качка постепенно усиливалась. Я привстал и заметил, что девушка слегка побледнела. Я решил, что пора возвращаться, и сел на весла. Нас порядочно отнесло от устья речки, куда надо было завести лодку. Пришлось грести против течения.
Когда нас выносило на волну, я старался грести сильней, чтобы не отстать от нее, верней, удержаться верхом. Чувствовалось, как волна нас подхватывает и некоторое время несет с собой. А потом, как бы убедившись, что несет чужеродное тело, спокойно и мощно выкатывалась вперед. Казалось, большое, сильное животное прошло под днищем лодки. После этого мы плавно проваливались, и я видел, как девушка судорожно хватается руками за сиденье.
— Ничего, ничего, — говорила она, стараясь улыбаться. Бледность проступала сквозь загар. Темные брови стали черными.
Мне было жалко ее, но единственное, что я мог делать, я делал. Я греб.
Синева моря с нетерпеливыми гребешками, встающими на волнах, оставалась по-прежнему чистой, потому что это был дальний шторм.
Когда мы подымались на гребень волны, перед глазами открывался горизонт. Он шевелился и был холмистым, там проходил край настоящего шторма.
Я греб, не оглядываясь, и приближение берега почувствовал почти внезапно по тяжелым равномерным вздохам прибоя. Я повел лодку вдоль берега, не особенно приближаясь к нему, чтобы нас случайно не выбросило.
