— Ты же писатель… — шепнул я Илье. — Запас слов должен быть у тебя не бедным… Поройся в памяти. Что это за галлинаго?
Одно, впрочем, не требовало пояснений: неимоверную толпу, такую разную в каждой своей части, несомненно, объединяло это неизвестное мне слово.
— Галлинаго!
Я похолодел: слово выкрикнул Илья. И не успел он умолкнуть, люди вокруг поддержали его:
— Галлинаго!
Симпатичный кореец с книгой вынырнул из толпы. Приплясывая, торжествуя, он восторженно поддержал всеобщее ликование:
— Он опять с нами!
— Ты что-нибудь понял?
Илья нервно запыхтел:
— Чего ж не понять? Этот галлинаго… Он опять с нами!
И вдруг заспешил. Заставил меня обогнать кого-то. Я не боялся заблудиться, дорожки к МВ вели не такие уж запутанные, но спешка была мне не по душе. Я вдруг понял, что Илья торопится за тем корейцем, собственно, даже не за ним, а за книгой, которую кореец держал в руке. С другой стороны, почему бы писателю не поинтересоваться, что именно читают в последней четверти XXI века?
И вдруг он остановился:
— Вспомнил!
— Что вспомнил? — Краем глаза я сам невольно следил за корейцем, то появляющимся, то вновь скрывающимся в праздничной толпе.
— Галлинаго!
— Ну? — поторопил я.
— «Буро-черная голова… — Илья явно цитировал. — По темени продольная широкая полоса охристого цвета… Спина бурая, с ржавыми пятнами… Длинный нос, острый, как отвертка… Ноги серые, длинные, с зеленоватым отливом… Гнездится на болотах, в болотистых еловых лесах…» Неплохо, а? — похвастался он. — Я не зря читал Брэма. Я могу даже сказать, с чем едят этого галлинаго, точнее, с чем ели его мы, и с чем ел его Эдик.
— Причем тут Эдик? — не понимал я. — И кто он, этот чертов галлинаго, гнездящийся в еловых лесах?
Илья засмеялся. Илья не без торжества выпалил:
— Галлинаго, галлинаго Линнеус! Не водись этот галлинаго под нашей Березовкой, мы могли и не дотянуть до Будущего.
— О чем ты?
— Да о наших маленьких галлинаго, о наших болотных куличках. Помнишь, Эдик утверждал, что вкуснее всего они под чесночным соусом? Соусом он называл растертый чеснок.
— Наши кулички?
— Ну конечно! Те самые, последнюю парочку которых съел Эдик.
Я растерялся.
Но ликующая толпа уже вынесла нас на обширную, круглую, прогнутую, как воронка, площадь, и там, над этой площадью, в самом центре ее, над многими тысячами веселых праздничных лиц, обращенных к вечернему небу, мы увидели массивный, высеченный из единой гранитной глыбы монумент, над которым переливались, цвели невесть как высвеченные прямо в небе слова: ГАЛЛИНАГО! ОН ОПЯТЬ С НАМИ!
