Все-таки она спросила:
— А ты не можешь…
Он покончил с ее колебаниями:
— Не допускаю, чтоб ты могла любить дезертира.
Надежда понимает эти слова по-своему.
— А почему не любить, коль не дурак? — говорит она, выглядывая из-за перегородки. — На деревне беглец — живой покойник, никуда не скрыться, чего ж любить, а в таком хозяйстве, как ваше, очень даже свободно укроешься…
— Как так? — весело спрашивает Федор Федорович.
— Хоть на хуторе, — поясняет Надежда. — Три года там не найдут!
— Пойдем, покажу тебе наше хозяйство, — зовет Федор Федорович жену…
Ключи от построек висят у двери на гвозде, Федор Федорович по-хозяйски снимает всю связку.
Славушка, как тень, неотступно следует за матерью.
Из просторных темных сеней ход и в кухню, и в горницы, и лестница на чердак…
Чистая половина состоит из четырех комнат, в ближней ко входу — буфет, стол, деревянный диван, столовая, за ней зал, отведенный под жилье Вере Васильевне, рядом со столовой спальня Прасковьи Егоровны, а дальше комната Павла Федоровича, наполовину спальня, наполовину кладовая, здесь в сундуках польты, штуки сукна, сатина, вельвета и деньги, как думают все в доме, хотя никто их не видел.
Громадный двор, налево лавка, амбары, подальше пасека, направо сараи с сеном, с инвентарем, конюшня, коровник, свинарник…
Два чувства борются в Астахове, он презирает это хозяйство, знает, как засасывает оно людей, и гордится им — сколько труда потратила мать, чтобы превратить телегу о трех колесах в такое обилие построек и живности.
Впрочем, живности сильно поубавилось за последний год, часть предусмотрительно продана, часть отобрана, стойла пустуют…
Федор Федорович ведет Веру Васильевну из амбара в амбар, пахнет пылью, мукой, кожей, из сарая в сарай, тут другие ароматы — навоза, сена, кислого молока.
Двор замыкает легкая изгородь, две ветлы у калитки, как два сторожа.
— Огород…
Можно бы вернуться, но Федор Федорович настойчиво выводит Веру Васильевну за калитку.
Вот оно, продолговатое кирпичное здание под железной крышей посреди огорода — радость и горе Астаховых…
Мельница с нефтяным двигателем, построенная перед самой войной, ее так и не успели пустить, возникли затруднения с доставкой нефти, не стало рабочих рук… Эксплуатацию мельницы пришлось отложить до лучших времен.
— И какое же у тебя впечатление? — интересуется Федор Федорович.
— Не знаю, — неуверенно произносит Вера Васильевна. — Зачем это все?
Славушка стоял позади отчима и сдирал с березовых жердей изгороди несчищенную бересту.
