— Я понимаю, стереть — это вам раз плюнуть. Чтобы мы были беспечные, ни о чем не помнили. А то разнервничаемся, и опять же гены испортятся, или что там у нас…
Вытекли-таки слезы, размыли краску, и жгло нестерпимо левый глаз. Она хотела еще много и гневно сказать. Что вся Земля будет себе страдать, проходить жестокую биографию самостоятельно, без благодетелей, и это просто бессовестно со стороны «отборных» беглецов — бросать родную планету, когда она еще такая молодая и неблагоустроенная. А если мы, «отборные», действительно можем так много хорошего, то тем более преступно отнимать у Земли лучших, обессиливать человечество. Тут уже сама Служба евгеники неблаговидно выглядит — грабительски. И еще: они там, в Галактике, очень переоценивают мрачность земной жизни, и совершенно зря напялил инспектор тело забулдыги как типичный человеческий облик. Ей, Тане, только девятнадцать лет, и хороших людей вокруг ой как немало. Обойдется Межуева без добрых дядей с тридевятой звезды.
Все это хотела высказать Танюша, но сформулировать не смогла, и слезы остановить было затруднительно: так почему-то стало жаль маму, и недотепу Валерочку, и всю Землю, которую эти снобы так презирают. Одно смогла выдавить, прижав к глазам платок:
— Извините, мне умыться надо… И в зале, наверное, уже беспокоятся. Мы столько сидим тут с вами…
Был грустный, далекий ответ:
— Нет, не беспокоятся. Время для нас остановлено. Вы вернетесь обратно в тот момент времени, когда впервые увидели меня.
— И опять увижу?
— Нет, все забудете.
— Спасибо, я так и хочу.
— Мы предлагаем только один раз, Татьяна Сергеевна. Больше я не вернусь. Счастье, бессмертие, вечная молодость.
— Ой, как глаз болит! Я хотела… хотела только посмотреть, какой вы на самом деле, как у себя дома, но не могу открыть.
…Дя-адя Ваня, веселый наш чудак!
Без дяди Вани мы ни на шаг…
Один из парней, в форме института гражданской авиации, потащил свою девушку танцевать, та шутливо отбивалась. Их третий товарищ, чем-то похожий на Валерочку, еще раньше отправился искать себе партнершу за чужими столами.
Танюша собирала остатки салатов мясных и заливного языка, поглядывая на пустой четвертый стул и гадая, кого еще бог пошлет до конца смены. Плана не было и в помине, новенькие туфли натерли ноги, и вообще она почему-то чувствовала себя подавленной, как будто ее только что оскорбили. Даже сердце щемило.
