— Я бы мог, но я так не хочу, — ответил я, — если бы у меня было дело, я бы не пренебрегал им. Я люблю все делать основательно.
— Так же, как я, — произнес быстро Риманец, — я сам всегда проникаюсь делом и за что бы я ни брался, я делаю со всей душой!
Он улыбнулся, как мне показалось, иронически.
— Итак, как же вы начнете пользоваться наследством?
— Прежде всего я издам мою книгу, ту самую книгу, которую никто не хотел принять. А теперь я заставлю Лондон заговорить о ней.
— Возможно, что вы это и сделаете, — сказал он, смотря на меня полузакрытыми глазами сквозь облако дыма. -Лондон любит толки. Особенно о некрасивых и сомнительных предметах. Поэтому, как я вам уже намекнул, если б ваша книга была смесью Золя, Гюисманса и Бодлера или если б имела своей героиней «скромную» девушку, которая считает честное замужество «унижением», то вы могли бы быть уверены в успехе в эти дни новых Содома и Гоморры.
Тут он вдруг вскочил, бросил сигару и встал передо мной.
Отчего с неба не падает огненный дождь на эту проклятую страну? Она созрела для наказания — полная отвратительных существ, недостойных доже мучений ада, куда, сказано, осуждены лжецы и лицемеры! Темпест, если есть человеческое существо, которого я более всего гнушаюсь, так это тип человека, весьма распространенный в наше время, — человека, который облекает свои мерзкие пороки в платье широкого великодушия и добродетели. Такой субъект будет даже преклоняться перед потерей целомудрия в женщине, потому что он знает, что только ее нравственным и физическим падением он может утолить свое скотское сластолюбие. Чем быть таким лицемерным подлецом, я предпочел бы открыто признать себя негодяем!
— Это потому, что у вас самих натура благородная, — сказал я. — Вы исключение из правила.
— Исключение? Я? — и он горько усмехнулся. — Да, вы правы. Я — исключение, быть может, между людьми, но я подлец сравнительно с честностью животных! Лев не принимает на себя повадок голубя, он громко заявляет о своей свирепости. Змея, как ни скрытны ее движения, выказывает свои намерения шипением. Вой голодного волка слышен издалека, пугая торопящегося путника среди снежной пустыни. Но человек более злостный, чем лев, более вероломный, чем змея, более алчный, чем волк, — он пожимает туку своего ближнего под видом дружбы, а за спиной мешает его с грязью. Под улыбающимся лицом он прячет фальшивое и эгоистичное сердце, кидая свою ничтожную насмешку на загадку мира, он ропщет на Бога. О Небо! — Здесь он прервал себя страстным жестом. — Что сделает Вечность с таким неблагодарным слепым червем, как человек?
