На следующий день человек в оранжевой тоге и плетеных из соломы шлепанцах появился в Глубоком Синем Сне. Секретарь "Вмешательства" был юн и исполнен дзэнского взгляда на жизнь. Он поговорил с хозяином Сна, и тот провел его в одну из кабинок второго подвального этажа своего заведения.
Здесь на подстилке лежал лучший исполнитель "Вмешательства" по имени Ву: обнаженное тело неподвижно, широко раскрытые глаза обращены к низкому потолку.
Запретных удовольствий давно не осталось, само понятие запретности исчезло из обихода. Все, что предлагал Глубокий Синий Сон, было нравственно потому, что не стало нравственности. Внутренние перегородки из тонкого бамбука пропускали слабые вздохи, бормотание и глухие стоны. Сладковатый запах синтетического дурмана наполнял воздух. Секретарь огляделся - лабиринт занавесок, узоры из драконов, совокупляющихся с девицами, низкий потолок, сладкий запах и красный полумрак. Он уселся, поджав под себя ноги, и долго не шевелился, лишь тонкие пальцы медленно двигались, осторожно перебирая четки - мух, кузнечиков, личинок и жуков в янтарных камерах. В сознании секретаря был уголок, устланный сухим песком и озаренный теплым оранжевым светом, где жила мысль о том, что и сам он находится внутри застывшей смоляной субстанции, а кто-то Бескрайний и Безмятежный разглядывает его, играя чередой камушков-миров.
Секретарь поразмышлял на эту тему, поднял руку с четками так, чтобы они оказались перед лицом Ву, и стал медленно перебирать янтарные звенья. Казалось, Ву не замечает присутствия секретаря. Наконец, монотонное движение четок привлекло его внимание, взгляд, устремлённый в потолок, переместился.
Секретарь произнес:
- Отправляйся в Составляющую номер одиннадцать, Барвисто... - он достал из складок тоги небольшую голографию. Положив четки, вжал большой и указательный палец в кожу "пациента" чуть выше бровей, наклонился и, держа голографию перед глазами Ву, стал вводить алгоритм высоким напевным голосом:
- Сразу не убивать... следить...
* * *
На табло выскочило яблоко, два гамбургера и та круглая ребристая штуковина, которую Чина Чичеллино Чезарио за отсутствием подходящей аналогии называл механическим апельсином. Чина дернул рычаг, сухой стрекот игрального автомата наполнил пустой зал Пропускного. Возникли четыре механических апельсина, поток жетонов звонко ссыпался в стилизованную под человеческую ладонь чашу для выигрышей. Чина развернулся и пошел к терминалу на Барвисто, надпись возле которого оповещала:
