— И что бы это значило? — Эдоард наклонился к Беатрис, глаза его сияли. — Ваши слова прозвучали так загадочно. Мара насторожилась.
— Пожалуй, нам пора в гостиную. — Она поднялась и тут же увела за собой Элейну и Беатрис.
Слуга проводил их в гостиную, где Элейна обнаружила на маленьком столике свой альбом и карандаши. Мара устроилась на диване и занялась вышиванием, а Элейна отвела Беатрис в сторону.
— Что означали твои последние слова, сказанные дону Эдоарду?
— Если то, что говорила бабушка, правда, — без тени раскаяния заявила Беатрис, — то он рано или поздно узнает о секретах иллюстраторов.
— Но…
— Но? Он же явно ничего не понимает и даже не подозревает. По лицу видно.
— Я не уверена, что ему хватит сообразительности…
— Элейна, он рассуждает достаточно разумно о садоводстве и управлении имениями.
— Вы именно это обсуждали весь день? Открылась дверь, и вошел Эдоард.
— Прошу прощения, — сказал он весело. — У брата разболелась голова, и он ушел отдыхать.
— Я тоже чувствую себя неважно, — поднимаясь, объявила Мара. — Беатрис, ты не проводишь меня в мою комнату? Поможешь мне подняться по лестнице.
Беатрис чуть прикоснулась к руке Элейны, и ей стало немного легче. Все так ясно, прозрачно, но… Нет ни единого повода откладывать неизбежное.
Они ушли. Элейна встала, положив руку на этюдник, и смущенно улыбнулась Эдоарду.
— Садитесь, милая. — Он начал расхаживать по комнате, и неожиданно Элейне показалось, что он тоже нервничает"
— Я вас нарисую, — предложила она.
Эдоард с улыбкой опустился на простой дубовый стул. На этом фоне особенно ярко выделялся вечерний, расшитый золотом костюм наследника. Бледные, словно акварельные, обои выгодно оттеняли его каштановые волосы и темные глаза. Вот только он не мог сидеть спокойно ни минуты, совсем как ребенок или его обожаемые гончие. Но ведь пока он находился там, он не мог быть тут, рядом с ней. И как только она на это согласилась? Элейна представила, что будет дальше: разговор, стаканчик мадеры, его близость, а потом постель. Она сгорала от смущения. Ему тоже было не по себе.
— Я вспомнил о семейном портрете, написанном много лет назад, еще до лихорадки, ведь тогда наша бедная матушка еще была жива, и малышка Мечеллита, и Алессио, и мой несчастный брат Бенетто, который ужасно пострадал от лихорадки. С тех пор у него плохо с головой, он так и не оправился. Конечно, бабушка Мечелла ни в какую не согласилась бы, чтоб ее сыновья взяли себе в любовницы женщину из семьи Грихальва. Мне не следовало говорить об этом при вашей сестре, она еще так молода и невинна…
