Ребята неохотно зашевелились, начали развязывать тюки.
- Да не так, - послышался тихий голос Маши-Ревы, она стала показывать Рудимчику, как складывать книги на полку.
Я увидел, что Люся тоже стала распаковывать тюк. И кивнула мне, показала глазами, чтобы я встал рядом с ней.
Конечно, я был с другой улицы и мог уйти. И больше никогда сюда не приходить. Никто меня не держал, А Вика Жигалова даже обрадовалась бы, если б я ушел.
Но уйти мне было невозможно. Я сам понимал, что как бы ни было сейчас плохо Борису, а распускать из-за него БУПШ глупо и тоже невозможно. Все наши дела должны продолжаться.
Поэтому я стал работать вместе с ребятами, хотя настроение у меня оставалось таким же гадким-прегадким.
Борис куда-то уехал.
Толком никто ничего не знает. Овраженский Гошка сказал, будто Черданиха выгнала Бориса из дому. Так Гошке сказал Рудимчик. Но когда я спросил у Рудимчика, он заявил: ему сказала Жигалова. А Жигалова могла и выдумать.
Я пришел к Назару и позвал его к Борису. Но Цыпкин ответил:
- Хочешь, иди. А мне надо фотолетопись делать и вообще - Борька хулиган.
Он говорил, как Жигалова. Я сразу понял и сказал:
- Ты подпевала.
Разочаровался я в Назаре. Всю жизнь сидели с ним за одной партой, с первого класса. И он вроде был ничего, а сейчас стал совсем другой. Я слышал, как Сашуня жаловался Римме: дескать, музыка гимна почти готова, а слов у Цыпкина еще пет. Цыпкин пообещал написать, а сам носится с фотоаппаратом по улице, снимает для летописи. И вьется около Вики - где она, там и он. И все время ей поддакивает.
Я пошел к Борису один. Но у них никого не было. Барабанил отчаянно - собака в их дворе даже охрипла от лая. Из дома рядом вышла соседка - молодая, с птичьими глазами.
- Не видишь, нет никого, - сказала она.
- А где Борис?
- Пристегнутая я к твоему Борису. У меня человек со смены пришел, спать лег, а ты шумишь. Совесть-то есть?
Совесть у меня была. Я извинился перед соседкой и пошел к Люсе. Мы решили написать пригласительные билеты всем взрослым на Овраженской улице, чтобы они записались в нашу библиотеку. А Люся сказала, что у нее есть толстая бумага.
Люсина бабушка уже знала, что у нас устраивается библиотека.
- Считайте меня своей первой читательницей, - сказала она.
Люся подала мне бумагу, свернутую трубочкой, и проводила на желтое крыльцо. Я спросил:
- Про Бориса не знаешь?
- Знаю, - ответила она. - Уехал с дядькой.
- С Родионом?
- Да. Они шли вместе к вокзалу. С чемоданами. И мирно разговаривали.
