– Хочешь поговорить со своими родителями? – спросил Норман, войдя в кухню с сотовым телефоном в руке.
Лайза поставила тарелку, которую мыла, на стол и вытерла руки.
– Если ты хочешь, я поговорю с ними.
– Это твои родители, тебе решать, – ответил Норман, улыбаясь.
Лайза протянула руку за телефоном, но Норман спрятал его за спину.
– Но сначала ты пообещаешь мне, что будешь хорошей девочкой и скажешь, что очень извиняешься, но приехать на день рождения своей матери не сможешь.
Лайза не поднимала на него глаза, но знала, что он испытующе смотрит на нее. От того, что она сейчас ответит, зависело многое. Шесть месяцев, проведенные в этом доме, научили ее быть осторожной. Шесть месяцев кошмара. Лайза не знала, как она выдержала это испытание. За это время она ни разу не покидала дом. Норман уезжал рано утром и возвращался поздно вечером, а она сидела взаперти, одна. Телевизор у них так и не появился, не говоря уже о телефоне, однако Норман привозил Лайзе множество книг и журналов, и она хоть чем-то могла заниматься, когда у нее не оставалось никаких дел по дому. Впрочем, домашней работы у Лайзы тоже было не много, она сама выдумывала себе занятия. Однако не могла же Лайза по несколько раз в день мыть окна, вытирать пыль и пылесосить! Норман позволял ей разговаривать с родителями не больше двух раз в месяц. Лайза не знала, что Норман им наплел, но они не удивлялись тому, что дочь так редко им звонит. А ей приходилось каждый раз притворяться абсолютно счастливой.
– Мы не сможем поехать? – спросила Лайза.
– Нет.
– Хорошо, милый, – покорно сказала Лайза, – что мне ответить, если мама поинтересуется причиной?
– Придумай что-нибудь. – Норман отдал Лайзе телефон и уселся напротив нее.
Лайза растерянно смотрела на трубку и не знала, что ей придумать. Конечно же Норман не собирался объясняться с миссис Смит сам. Ему было интересно, как Лайза будет выкручиваться. Садист.
Лайза набрала номер, трубку снял Род. Он ужасно обрадовался, когда услышал ее голос.
– Где ты пропадала столько времени?! – спросил он. – До тебя теперь не дозвониться, а сама ты, видно, не хочешь нас больше знать.
