Я кивнул, чтобы поддержать разговор.
— Нас познакомил Мейнард, и мне известно только то, что их отношения были необходимы Мейнарду, хотя не знаю почему. Видите ли, он обыкновенный грязный гангстер. Но он имеет долю в делах Мейнарда, и я обнаружил это слишком поздно.
— А в ваших делах?
— Нет, нет. — Тестафер еще раз осторожно подвигал челюстью. — Фонеблюм умеет манипулировать событиями и кармой в своих интересах. Он мог бы испортить мне жизнь, но не делал этого. Но доли в моих делах у него нет.
Ни кусочка. — Он достал из шкатулки трубочку и склонился над столом.
— Вы назвали его гангстером — чем он занимается?
Тестафер перестал нюхать, но разгибаться не стал.
— Я не знаю.
— А кто знает?
Тестафер выпрямился и рассчитанными, аккуратными движениями врача поправил рукава. Его лицо оставалось красным, но в целом вид уже был значительно лучше.
— Наверное, сам Фонеблюм.
— Не знаю, не знаю. У меня сложилось впечатление, что еще минута — и ваша овца все бы мне рассказала. Если вы не знаете, почему бы вам не пойти и не спросить у нее?
Говорить об овце ему явно не хотелось. Его пальцы с такой силой вцепились в колени, что костяшки побелели — точно так же, как в офисе при нашей первой встрече.
— Дульчи редко разговаривает с незнакомцами, — с усилием произнес он. -
Она очень… впечатлительна. — Он посмотрел на меня в упор и резко встал, словно его дернули за веревочку. — Вы еще молоды, — сказал он.
— Старше, чем кажусь, — фраза была заимствованная, но я повторял ее так часто, что считал почти своей.
— Вы не помните, как все было до Инквизиции.
— Нет, — согласился я.
Он подошел к полкам и взял один из старых журналов.
— Это телепрограмма, — сказал он. — У них было столько программ, что требовался справочник, чтобы выбрать, какую смотреть.
— Должно быть, держать такой журнал запрещено законом, — предположил я.
— Мне плевать. Я их собираю. Это мое хобби. Вот, гляньте. — Он протянул мне журнал, обернутый прозрачным пластиком. На обложке красовалась фотография циркачей — жонглеров или иллюзионистов, не знаю точно — и название их шоу. — Так что абстрактное телевидение — вовсе не шаг вперед,
— продолжал он. — Ушло нечто, что было в порядке вещей. Целиком исчезнувшая форма искусства.
На меня это особого впечатления не произвело.
— Глядя на эти журналы, вы только вспоминаете то, что известно многим, даже если им этого и не полагалось бы знать. И телевидение здесь ни при чем. Пропало совсем другое: то, что объединяло разных людей. И для меня это не новость. Программы, о которых вы говорите, — всего лишь отражение этого.
