Незадолго до полудня был сделан привал на берегу речки, осененной большими деревьями. Тучный отец Антонио обрадовался, что ему можно будет немного отдохнуть, растянувшись в тени. Во время остановки Голубая Лисица не заговаривал с ним, да и монах не особенно был бы рад этому, предпочитая спокойное пребывание в тени выслушиванию требующих самого тонкого внимания туманных и непонятных речей вождя апачей.
Часов около четырех, когда жара спала, отряд вновь сел на коней, но вместо того, чтобы ехать шагом, как было утром, пустился в галоп.
Индейцы знают только два лошадиных хода — шаг и галоп, рыси они не признают, и, сказать по правде, мы также вполне придерживаемся их взгляда.
Галопом ехали долго, уже прошло по крайней мере два часа с тех пор, как солнце зашло за горизонт, а апачи все неслись с головокружительной быстротой. Наконец, по знаку вождя, они остановились.
Голубая Лисица подошел к монаху и, отведя его в сторону, сказал:
— Здесь мой отец и апачи расстанутся, апачам неблагоразумно идти далее, мой отец будет продолжать путь один.
— Я! Один?! — воскликнул изумленный монах. — Вы шутите, вождь, я лучше останусь с вами.
— Это невозможно, — решительно возразил индеец.
— Куда же я пойду в это время, когда не видно ни зги?
— Пусть мой отец посмотрит туда, — отвечал вождь, протягивая руку на юго-запад. — Видит ли мой отец это красноватое зарево, вон там вдали?
Отец Антонио внимательно устремил свой взор в указанном направлении.
— Да, — сказал он через минуту, — вижу.
— Отлично. Это зарево от костра бледнолицых.
— А!
— Пусть отец мой даст волю коню, конь принесет отца моего к костру. Там находится Тигреро.
— Вы в этом уверены?
— Да. Пусть отец мой слушает: бледнолицые примут отца моего хорошо.
— Понимаю, и я передам Транкилю, что друг его, Голубая Лисица, желает говорить с ним, я покажу ему, где вы, и…
— Сорока болтлива, глупа, трещит, как старая баба, — грубо прервал его вождь. — Мой отец не должен говорить ничего.
— А! — мог только произнести сбитый с толку монах.
— Пусть отец мой делает то, что говорит Голубая Лисица, иначе его высушенный скальп украсит копье вождя.
При этой угрозе отец Антонио затрепетал.
— Клянусь вам, вождь… — начал он.
— Муж не клянется, — вновь резко прервал его Голубая Лисица, — он говорит «да» или «нет». Мой отец в лагере белых не будет говорить об апачах. Но когда белые уснут, мой отец выйдет из лагеря белых и даст знать Голубой Лисице.
— Но где же найду я вас? — с горечью вопросил отец Антонио, поняв, наконец, что предназначен служить шпионом краснокожих для какого-то их дьявольского замысла.
