— Безумцы! Дураки! Обезьяны!.. — захлебываясь чаем, рычал Клод Уикем.
— Я училась вместе с Карсавиной, — сказала миссис Денмен, — и довольно хорошо ее помню.
— Она была… прекрасна, да? — спросил мистер Саттертуэйт.
— Да, — тихо сказала миссис Денмен. — Она была прекрасна.
Когда Клод Уикем наконец отбыл, Джон Денмен вздохнул с таким облегчением, что его жена рассмеялась.
— Я вас понимаю, — кивнул мистер Саттертуэйт. — Но, несмотря ни на что, этот юноша умеет писать настоящую музыку.
— Да? — сказал Денмен.
— Несомненно. Другое дело, надолго ли его хватит.
— То есть? — не понял Денмен.
— К нему слишком рано пришел успех — юношам это, как правило, вредит. Я не прав? — Он обернулся к мистеру Кину.
— Вы всегда правы, — сказал мистер Кин.
— Пойдемте в мою комнату, — пригласила миссис Денмен. — Там нам будет удобнее.
Она первая направилась к лестнице, остальные последовали за ней.
При виде китайской ширмы у мистера Саттертуэйта перехватило дыхание. Он поднял глаза и обнаружил, что миссис Денмен наблюдает за ним.
— Вы, говорят, всегда правы, — задумчиво кивнув, проговорила она. — Что вы скажете о моей ширме?
В ее вопросе ему вдруг послышался некий потаенный смысл, и, отвечая, он слегка волновался.
— Она… — он запнулся, подыскивая слова, — восхитительна. Более того, она бесподобна.
— Вы правы! — Сзади подошел Денмен. — Мы ее купили вскоре после нашей женитьбы. Она досталась нам за десятую часть настоящей стоимости, и все равно нам пришлось потом год выкарабкиваться из долгов. Помнишь, Анна?
— Да, — сказала миссис Денмен. — Помню.
— Собственно говоря, нам вообще не стоило ее покупать — во всяком случае, тогда. Теперь, конечно, другое дело. На днях на аукционе Кристи распродавали прекрасные китайские вещицы, тоже лаковые. Как раз то, что надо для этой комнаты — можно было бы обставить ее всю в китайском стиле, а старую мебель убрать. Так представьте, Саттертуэйт, моя жена даже слышать об этом не захотела!
— Мне нравится моя комната именно такой, — сказала миссис Денмен и посмотрела на мужа.
Мистеру Саттертуэйту опять почудилось, что эти слова — и этот взгляд таят в себе некий скрытый смысл, но он опять не смог его разгадать. Оглядевшись, он впервые обратил внимание на то, что в комнате нет ничего личного — ни фотографий, ни цветов, ни безделушек — вообще никаких признаков того, что она принадлежит живому человеку. И если бы не китайская ширма, так явно ни с чем не вязавшаяся, ее можно было бы принять за образец меблировки гостиной в каком-нибудь мебельном магазине.
