— Пожар! Пожар!
Они дрожали, сбившись в одну кучу, как стадо; ими снова овладела врожденная трусость. Сознание их было притуплено, словно во сне, они не соображали, что надо делать. У них не было даже ясного понимания опасности, которое побудило бы их искать спасения.
Пораженный герцог сперва тоже растерялся. Но Карлетто Груа, увидев, что комната наполняется дымом, и услышав то своеобразное рычание, с которым разгорается пламя, принялся вопить таким пронзительным голосом и так неистово размахивать руками, что дон Филиппо вышел из охватившего его оцепенения и ясно увидел близкую смерть.
Гибель была неизбежна. Ветер дул непрерывно, и от этого огонь с необычайной быстротой распространялся по всему обветшалому зданию, все пожирая, все превращая в языки пламени — подвижные, текучие, звонкие. Пламя легко бежало по стенам, лизало драпировки, на миг, словно в нерешительности, задерживалось на поверхности материи, принимало меняющуюся, неопределенную окраску, проникало в ткань тысячью тончайших трепещущих язычков, на мгновение оживляло фигуры, изображенные па стенах, зажигало на устах нимф и богов никогда не виданную улыбку, приводило в движение их застывшие тела. Потом оно бежало дальше, все разгораясь и разгораясь, охватывало деревянные предметы, сохраняя до конца их форму, так что они казались сделанными не из дерева, а из светящихся гранатов, которые вдруг, сразу, словно по волшебству, распадались, рассыпались пеплом. Пламя пело на разные бесчисленные голоса, сливавшиеся в единый хор, образуя мощную гармонию, подобную лесному шуму, состоящему из шелеста миллионов листьев, рокоту органа, состоящего из миллионов труб. В разверзавшиеся с грохотом отверстия стен и крыши местами виднелись звездные венцы ясного неба. Теперь уже весь дворец был во власти огня.
— Спасите! Спасите! — закричал старик, тщетно пытаясь подняться, чувствуя, как под ним оседает пол, чувствуя, как его ослепляет беспощадный багровый свет. — Спасите!
Последнее, нечеловеческое усилие — и ему удалось стать на ноги. Он побежал, наклонив вперед туловище, вприпрыжку, мелкими торопливыми шажками, точно его толкала какая-то неодолимая сила; он бежал, размахивая изуродованными руками, пока не упал, как сраженный молнией; сразу же охваченный пламенем, он съежился и сплющился, точно лопнувший пузырь.
Рев толпы постепенно усиливался, покрывая шум пожара. Ошалевшие от ужаса и боли, наполовину обгоревшие, слуги выбрасывались из окон и разбивались насмерть. Тех, кто еще дышал, тут же добивали. И каждый раз при этом раздавался все более громкий рев.
