— Все это, — сказал герцог Офенский своим жестким, гортанным голосом, — идет от Шоли. Но...
Он сделал угрожающий жест и подошел к Маццагронье.
Его тревожило продолжительное отсутствие Карлетто Груа. Он прошелся взад и вперед тяжелым шагом по комнате, снял со стены, где развешано было оружие, два длинных седельных пистолета и внимательно осмотрел их. Отец следил широко раскрытыми глазами за каждым его движением, тяжело дыша, словно издыхающее вьючное животное, и время от времени, изнемогая от жары, стряхивал с себя скрюченными руками простыню. Несколько раз он спрашивал у Маццагроньи:
— Ну, что там видно?
Вдруг Маццагронья вскричал:
— Вот бежит Карлетто и с ним Дженнаро! Действительно, кто-то бешено забарабанил кулаками в парадную дверь. И вскоре в комнату вошел Карлетто в сопровождении слуги: оба бледные, перепуганные, в запыленной и окровавленной одежде.
При виде Карлетто герцог громко вскрикнул, схватил его за руки и стал ощупывать все его тело, ища рану.
— Что они с тобой сделали? Скажи, что они сделали?
Юноша плакал, как женщина.
— Здесь, — рыдая, вымолвил он и, наклонив голову, показал несколько завитков, слипшихся от крови.
Герцог стал осторожно разнимать волосы, чтобы обнаружить рану. Он питал к Карлетто Груа страстную, мрачную привязанность и заботился о нем, как влюбленный.
— Больно? — спросил он.
Юноша зарыдал еще сильнее. Он был тонкий, как девушка, с женственным лицом, которое едва оттенял светлый пушок, довольно длинными волосами, красивым ртом и тонким, как у скопцов, голосом. Он был сирота, сын кондитера из Беневенто, и состоял при герцоге камердинером.
— Они сейчас придут! — сказал он, дрожа всем телом и обращая затуманенный слезами взгляд к балкону, откуда теперь снова доносились крики, еще более громкие и угрожающие, чем прежде.
У слуги на правом плече зияла глубокая рана, и вся рука до локтя была залита кровью. Прерывистым голосом он стал рассказывать, как их обоих нагнала разъяренная толпа. Вдруг Маццагронья, который все стоял на балконе, наблюдая за происходящим, крикнул:
— Вот они! Идут ко дворцу. У них оружие!
Дон Луиджи, оставив Карлетто, выбежал на балкон.
И правда, толпа с ревом устремилась вверх по широкой дороге, потрясая оружием, вилами, косами, и в ярости ее была такая согласованность, что она казалась не скопищем отдельных людей, а единой массой слепого вещества, движимой некоей неодолимой силой. В несколько минут она оказалась у самого дворца, окружила его, как огромная извивающаяся змея, и замкнула все здание тесным кольцом. Кое-кто из мятежников держал в руках длинные связки зажженных, как факелы, камышей, которые красноватым дрожащим светом озаряли лица и с громким треском разбрасывали кругом искры и мелкие горящие щепки. Другие, тесно сплотившись, вздымали шест, с которого свисало мертвое человеческое тело. Их голоса и жесты сулили смерть. Сквозь их ругательства прорывалось все одно и то же имя:
