Тусклое пламя сальной свечки колебалось от дыхания пурги с моря, тени прыгали по углам, худое лицо Иоганны-Елизаветы от возбуждения казалось ещё страшнее.
Главным камнем преткновения для герцога было, как себя будет держать Фике в отношении веры их отцов? Герцогская семья была крепкими лютеранами, и поэтому герцог не мог допустить, чтобы его дочь переменила веру так же легко, как она могла менять платье или перчатки. И во всяком случае – как она бы смогла принять веру этих русских? Он видел их в Померании – это были казаки, они были страшны, были гадки. У них у каждого в руках нагайка – страшное оружие, которым они истязали людей, одним ударом вырывая из тела куски мяса. А калмыки? Так те ещё хуже казаков! У них и глазки маленькие, как у кошек. А когда они бьются пиками, они щерят зубы, как собаки. Они едят детей – да, да, кто же не знает этого? И как наша нежная Фике может принять веру таких людей? Немыслимо!
И тучный герцог, досадуя, ворочался на постели и то и дело попадал либо рукой, либо ногой в прорехи старого одеяла.
– Как, ваша светлость, до сих пор не приказали подать новое одеяло? – сердился он на жену.
– Да, но для того, чтобы иметь одеяла, надо иметь средства!
– Нет, нет! Всё-таки я не могу допустить, чтобы моя дочь приняла веру этих варваров, – торопился герцог замять неприятный оборот разговора. – А впрочем, знаете что…
Герцог даже сел на постели, поправил вязаный колпак, прикрывавший от блох его уши…
– Если бы вышло так, то, пожалуй, я мог бы получить от императрицы русской тысяч пятнадцать или двадцать таких казаков, чтобы воевать с австрийцами… Хха-ха-ха! Это было бы недурно! Мы с нашим королём Фрицем наломали бы тогда бока «римскому императору»!
Герцогиню волновали другие вопросы. В конце концов дело выгорает, и Фике должна будет вести себя так, чтобы выйти замуж за своего кузена… За наследника русского престола. Но ведь ей только четырнадцать лет! Как ей объяснить, как такую интригу следует вести? Правда, она девочка способная, но всё-таки…
– Сколько, сколько ей? – переспросил герцог.
– Пятнадцатый! И вы, отец, не знаете?
– Пятнадцатый? Чёрт возьми, это не пять лет! Хх-ха! Я, знаете, в пятнадцать лет уже знал кое-что!
– О, эти мужчины! Но всё-таки должна ли я говорить об этом с Фике или нет?
– Я думаю, да! – отвечал герцог, валясь в кровать и натягивая на себя одеяло. – Фу, чёрт, опять дыра! Это священная обязанность матери. И знаете, это лучше сделать в дороге, чтобы она сама не стала здесь болтать… Я потушу свечу, а?
