Взволнованные, раскрасневшиеся, они таинственно перешептывались.
Соседка приложила палец к губам:
— Ш-ш… к Анне Ивановне нельзя…
Приумолкли. Вперед вышел большеглазый веснушчатый мальчуган. Пальто нараспашку, фуражка сползла на ухо, в руках он держал подснежники.
— Это Анне Ивановне… — громко сказал мальчик.
— Спасибо, родной! Только тише… Как тебя звать?
Ученик смутился:
— Это от нашего класса…
Потоптавшись, ребята ушли.
— Видать, твои.
— Знаю… слышала…
Соседка поставила в вазу подснежники.
Вот они стоят на столе — первые цветы лесных проталин. Белые лепестки, длинные прозрачные стебли.
«Ленька, Ленька, — улыбнулась Анна Ивановна, — Сорвиголова, а душа — подснежник!»
За окном хмурое осеннее утро. Студеный воздух. Больной Славка полулежит на кровати и читает вслух стихи:
Унылая пора! Очей очарованье!
Приятна мне твоя прощальная краса —
Люблю я пышное природы увяданье,
В багрец и золото одетые леса…
Мальчик давно выучил их наизусть, но без конца повторяет снова и снова, будто хочет разгадать тайну пушкинского стиха. Все слова такие простые, знакомые, а из них слагаются удивительные строки, загадочные и певучие, как музыка. «Унылая пора, очей очарованье», — еще раз произнес Слава и позвал:
— Ма-ма!
Мать, раскрасневшаяся, пришла из кухни и, вытирая руки о фартук, спросила:
— Чего тебе?
— А в лесу сейчас красиво? Листопад?
— Кто его знает… — мать пожала плечами. — Только не о том ты, сынок, думаешь. Давай-ка лучше уроки учи…
— Ты только послушай, мама!
И мальчик снова прочел пушкинские стихи. Слова слетали с его губ легко и бережно.
Мать, спохватившись, ахнула и убежала на кухню:
— Оладьи небось подгорели!
В это время раздался глухой стук в дверь.
— Ну что ты будешь делать! — мать всплеснула руками и в сердцах крикнула: — Кто там еще?
— Дед-колдун! — ответил густой бас.
Мать поспешила к двери. Щелкнул замок, и Никодим Кузьмич переступил порог дома.
— Здравствуй, здравствуй, папаня! — запричитала мать. — Ишь как зарос в лесничестве-то у себя!
Дед откашлялся, степенно огладил бороду и не торопясь, как делал каждое дело, расцеловал дочь в щеки. Затем огляделся, ища вешалку. Приметил в углу Славкино пальто:
— А внук, Ирина, где?
— Да вот неделю уж хворает. Горло болит.
— Болезнь не беда, коли есть хлеб да вода. Хлеб выкормит, вода выпоит, — изрек дед и скинул с плеч бурый полушубок.
— Все шутки шутишь, — осекла его дочь. — А одежонку давно уж сменить пора.
— Сменить не тесто месить, — Никодим Кузьмич отдал ей полушубок.
