Шевцов подошел к приборному щиту и долго смотрел на дрожащее острие стрелки. «Врет прибор, — подумал он. — Свет нагревает металл… Свет, а не черная пыль!» Он снова спустился вниз, к электронной машине.
Быстро мигая красными сигнальными лампами, машина внятно произнесла:
— Черная пыль. Частицы сконденсировались, стали крупнее. Свет не отталкивает их…
Шевцов продолжал рассказ. Он не видел, как Тессем вышел из комнаты и вернулся с бутылкой рислинга.
Тессем налил вино Ланскому и себе и сказал:
— За тех, кто в Звездном Мире!
Они подняли бокалы, а Шевцов продолжал рассказ, потому что радиоволны ползут очень медленно и он не слышал и не видел, что тост подняли за него.
За него и за всех, кто сейчас вместе с ним шел сквозь мрак навстречу далеким солнцам.
— Не надо было пускать тебя, Шевцов, — сказал Тессем, поставив бокал. — В таких случаях роботы справляются лучше. Они не волнуются.
Тессем поскребывал свою курчавую бородку: должно быть, волновался.
Итак, машина внятно произнесла:
— Черная пыль. Частицы сконденсировались, ста ли крупнее. Свет не отталкивает их…
Шевцов допускал, что пылезащитная установка может капризничать. Однако этого он не ожидал.
Еще не сознавая всей глубины опасности, он подумал: надо что-то делать. И он отдал команду электронной машине — исследовать черную пыль, точно определить ее концентрацию, состав, свойства…
Он ходил по кают-компании. «Ну хорошо, «- сказал он себе, — пока ничего не произошло. Меня послали осилить эту пыль, и я ее осилю. На «Каравелле» и «Неве» не было такой аппаратуры, какая есть у меня. А это главное». Это не было главным, он понимал, но не хотел признаться. «Ничего не произошло, — повторил он. — Пусть машина исследует пыль. Пока я буду думать о другом». И он заставил себя думать о другом. Может быть, сказалась свойственная ему методичность. Может быть, наоборот, это было озорство. Но Шевцов заставил себя вспомнить стихи, те самые, которые прервал звонок интегрального термометра.
Шевцов стоял перед портретом и, не думая о черной пыли, смотрел в отсвечивающие голубым ледком глаза…
Ты не от женщины родилась:
Бор породил тебя по весне,
Вешнего неба русская вязь,
Озеро, тающее в светизне.
Не оттого ли твою красу
Хочется слушать опять и опять,
Каждому шелесту душу отдать
И заблудиться в твоем лесу…
Нет, это было не озорство. Не методичность и не сентиментальность. Каждая строчка стихов отодвигала растерянность и наполняла сердце тем уверенным спокойствием, которое нужно было для схватки с черной пылью.
