– Я не вопила, – горячо оправдывалась девочка, – ты подкрался и застал меня врасплох!
Адам расхохотался, они немедленно вступили в дружескую перебранку и спорили до тех пор, пока не появился Мануэль, ведя трех лошадей. Увидев их вместе, он застыл на мгновение, подумав про себя, что Рейна, без конца повторяющая последнее время, что дети выросли, безусловно права. Тамара была еще девочка, но ее тонкая фигурка начала уже округляться, а Адам уже сейчас был ростом не менее шести футов, его широкие плечи, черные волосы и смелые голубые глаза заставляли не одну молодую цыганку останавливать на нем восхищенный взор. К тому же у него была такая же, как у сестры, ослепительная улыбка.
Дети мало походили друг на друга, что было естественно, поскольку отцы у них были разные. Это особенно сказывалось на глазах – у Тамары они были миндалевидные, какого-то не правдоподобного фиалкового цвета, опушенные длинными и густыми ресницами. Мануэль ни у кого не встречал таких глаз. Тамара разобьет немало сердец, подумал он с гордостью.
Думал он о них часто, пожалуй, даже слишком часто. Раскроется ли когда-нибудь тайна их происхождения? Это уж как решит Рейна. Сам он не собирался об этом никому рассказывать, чтобы не очутиться на виселице. Некоторые вещи лучше навсегда позабыть, хотя старая Рейна в последнее время сама заговаривает об этом.
Как обычно, спор между Тамарой и Адамом закончился тем, что Адам с любовью обнял плечи сестры.
– Ну, ну же, Кэт, остановись! Ты права, я действительно к тебе подкрался.
Услышав это, Мануэль недовольно сжал губы. Сколько раз Адама бранили, даже наказывали за это, но он упорно продолжал звать сестру Кэт. Мануэль вспомнил, как плакал пятилетний Адам.
– Ее зовут Кэт, а не Тамара! – твердил он. Какое счастье, что никто тогда не обратил внимания на эту странность, подумал Мануэль и сказал:
– А ну-ка потише! Поблизости могут оказаться стражи порядка, нельзя, чтобы они обнаружили нас здесь.
Адам и Тамара тут же замолкли. Мануэль протянул им поводья, и дети с гибкой грацией вскочили на неоседланных лошадей. Мануэль стоял, глядя на них, и вдруг внезапный ужас на лице Тамары заставил его обернуться.
Он побледнел – перед ними стояла Рейна, в красном, таком же грубом, как у Тамары, платке. Глаза ее горели злой яростью, и Мануэль, которому уже стукнуло сорок, испугался как ребенок.
В мертвой тишине старая цыганка разглядывала их виноватые лица.
– Вот, значит, как, – произнесла она наконец. – Вот чем вы занимаетесь по ночам!
