Не договорив, он вновь улыбнулся, вышел за дверь и без стука притворил её за собой.
– Спасибо тебе, добрый Айр-Донн, – запоздало подал голос Тилорн.
Нелетучий Мыш прожевал хлеб и пощекотал Волкодава крылом, выпрашивая добавку.
Вечером, выбравшись во двор подышать, Волкодав засмотрелся на старую яблоню, росшую подле крыльца. Раскрывшиеся цветы нежно-розовым облаком окутывали её до самой верхушки, но узловатый, исковерканный ствол и корявые сучья говорили о трудно прожитом веке.
Так, бывает, немолодая женщина вынет из сундука красно-белое свадебное платье, приложит к груди – и задумается и вновь станет похожа на ту юную красавицу, которой когда-то была…
– Эгей!.. – В высоком окне дома появился мальчишка и, желая, как видно, покрасоваться перед незнакомцем, махнул с подоконника прямо на дерево. Взвились оборванные лепестки, жалобно охнули столетние ветви. Большой сук, не выдержав, надломился и повис: белая трещина пролегла меж ним и стволом.
Волкодав за ухо спустил наземь прыгуна:
– Живо неси вар и верёвку…
– А ну её!.. – отбежав в сторонку, раздосадованно прокричал сорванец. – Она уж и яблок-то не даёт!
– Сказано тебе – неси, вот и неси, – строго заметил Айр-Донн, вышедший на крыльцо. – Слушай, что старшие говорят! – И, когда тот убежал, пояснил смотревшему на него Волкодаву: – Это мой сын. Баловник, сил нет. А яблоня, почтенный, в самом деле пустоцвет. Всякий год срубить собираюсь, а погляжу, как цветёт, и отступлюсь. Если бы ещё и яблоки были…
Мальчишка принёс вар и лыковую верёвку, и Айр-Донн увёл его в дом: сын собирал со столов пустые кружки, помогал мыть посуду. Оставшись один, Волкодав надёжно подвязал сук и замазал рану, чтобы не завелась гниль. Потом сел наземь и прислонился спиной к изогнутому стволу.
По двору туда и сюда ходили люди, из корчмы доносился приглушённый гул голосов. Цветущие ветви рдели над головой Волкодава, тихо светясь в предзакатном розовом небе…
Такие же яблони росли у него дома…
Как всегда, при мысли о доме слева в груди заныло глухо и тяжело. Волкодав закрыл глаза и, откинув голову, прижался к дереву затылком. Какие яблоки чуть не до нового урожая хранились в общинном подполе, в больших плетёных корзинах, – румяные, сочные слитки благословенного солнца… Какой дух всегда был в том подполе, войдёшь – и точно мать в щёку поцеловала… Ни один Серый Пёс не дерзнул бы обидеть старую яблоню. Это ведь всё равно что обидеть женщину, которая с возрастом утратила материнство и сменила рогатую бисерную кику на скромный платок…
