На свой этаж он поднялся на лифте и медленно пошел по коридору, приближаясь к лаборатории.
Это была не приятная физическая усталость – он даже забыл, когда испытывал ее в последний раз, – а тяжелая нервная усталость, когда не хочется ни работать, ни отдыхать, когда требуется какая-то разрядка, но трудно представить, в чем она могла бы заключаться. Даже не усталость, а оцепенение, как после минувшей опасности. Да и то – опасность действительно была. Большая опасность. Если бы в последний момент спасительная мысль не пришла ему в голову, Лена не согласилась бы, и тогда…
Но мысль и в самом деле была неплоха. Даже не то, что неплоха, а просто необходима. Неизбежна. Она уже созрела где-то в подсознании и в любом случае всплыла бы на поверхность. Или упала бы, как созревшее яблоко. А сегодня оно еще не упало бы само, это румяное яблочко, но дерево потрясли (основательно потрясла его Лена!) – и плод не выдержал, свалился.
Опять тебе повезло: даже из неудачи – пусть частичной, пусть даже и не постигшей тебя, но назревавшей, – даже из неудачи ты смог извлечь что-то полезное.
Волгин почувствовал, что ему становится легче: он снова начал подчиняться самогипнозу, снова взошел на привычный мостик удачливого мастера. Но еще чего-то не хватало.
Он остановился около одной из дверей и постоял, размышляя. В этой комнате к нему иногда приходили удачные мысли.
Он вошел. В виварии был полумрак и, несмотря на кондиционирование, пахло, как полагается. Волгин уселся на диванчик. В углу снова завозились притихшие было коты. Они принялись ожесточенно грызть траву. Эти коты жрали только траву, невзирая на абсолютную к этому неприспособленность. Чтобы чудаки не подохли, их приходилось подкармливать искусственно, это были пожизненные волгинские пенсионеры; наследственная память была из них выбита начисто и заменена другой.
Свирепо фырча, коты сцепились из-за какого-то, видимо, особо вкусного стебля. Нет, бойцовых инстинктов они не утратили. И никто не утратил, и человек не утратит. Но эти коты – как и все, с кем Волгин до сих пор работал, – были исправлены еще в материнской утробе. А если теперь попробовать еще раз повоздействовать на них? Хватит, поели они травки…
В самом деле. Взять вот этого скоррегированного кота, положить на стол и произвести все в обратном порядке. Ведь норма известна.
Конечно, ни удача, ни неудача здесь ничего не докажут. Хотя нет: удача докажет принципиальную возможность, и сразу станет ясно, в каком направлении работать. Неудача же будет означать лишь, что надо искать другой путь к той же самой цели. Но времени у нас хватит, найдем.
