А вечером к ним пришли. Несколько суровых немецких мужчин, один из них был отец Хассо, дети его сразу признали. Позади них семенил пастор Юрген с молитвенником в руках. Еще принесли незваные гости два ружья, с какими ходят на медведей, оба крупного, охотничьего калибра. На близнецов они даже не взглянули, хотя и обходили их с опаской стороной, при этом бормотали под нос, кажется, псалмы.
Детей выставили из дому, велели идти пока на конюшню, но даже туда доносились шумные крики, тонкий, визгливый голос пастора, плач их матери, проклятия старших братьев. А потом их позвали обратно. И пастор Юрген спросил, все ли правда, что видел и рассказал им Хассо. Они не стали отпираться. Может, большие и умные взрослые объяснят им наконец, в чем их вина и почему лесная забава так напугала Хассо. И вообще, можно будет не скрывать свою сказочную тайну, пусть вспомнят, как были детьми и посмеются вместе с ними. Но смеяться никто не стал. Пастор, выставив впереди себя молитвенник, приказал дрожащим, как ветреная рябь на пруду, старческим голосом показать. Они не посмели ослушаться. Хотя мать плакала в углу и покачивала головой, мол, не надо.
Отец угрюмо молчал, стоя у двери, то ли караулил, то ли просто не знал, где ему лучше быть. Они стали снимать с себя одежку, пастор сказал, что не надо, и так довольно греха. И брат ответил, что жалко, ведь пропадет. Тогда чужие мужчины посуровели еще больше и вскинули вдруг ружья наизготовку. Близнецам стало страшно, но они еще не верили, что это на самом деле, а не просто какая-то непонятная игра или наказание за проступок.
Они разделись и сделали, что велел им пастор Юрген. Вдруг зарыдала мать, так внезапно и резко, будто над ними обрушилась крыша. Заохал и осел на скамью пастор, а еще раздались два металлических щелчка, очень неприятных и тревожных для их тонко слышащих ушей. И тут крикнул отец, всегда молчаливый и глядящий больше в пол, он сейчас был очень решителен:
– Не надо! Я сам! Я сам! – Он подошел к мужчинам, обеими руками схватился за дула, скрестил их наискосок, потом с усилием пригнул к коленям охотников: – Я сам!
Кругом наперебой загалдели, мать все еще плакала, пастор прикрывался молитвенником. Звучали угрозы сжечь весь их дом и хозяйство, выгнать с хутора вон, а место вытоптать и засыпать солью. Но потом внезапно все утихло, будто над домом пролетел ангел. Ненадолго. Затем старшие их братья принялись клясться всеми святыми и в ногах валялись, что они такие же люди и простые крестьяне и ничего не знали про выродков, а кабы знали, так еще в младенчестве утопили бы в поилке для коров. Пастор сказал, что это, наверное, правда, раз отец готов собственной рукой, а матери надо покаяться, может, какой грех в роду, так покаяться за всех. Но они не уйдут, ни один из них, пока не увидят собственными глазами доказательство оправдания, и пусть сейчас все пойдут в лес, незачем осквернять дом и двор.
