Но Марвитц привел его сначала в складской ангар, где выдал меховые сапоги, подобные тем, какие Хартенштейн видел на севере у пленных советских летчиков, и еще настоящую короткую по колено шубу тоже из жесткого коричневого меха.
– Теперь будет в самый раз, – удовлетворенно оглядел его Медведь-Марвитц и опять хлопнул тяжелой дланью по спине.
«Еще раз стукнет, отвечу в глаз!» – подумал про себя Вернер, впрочем, без злобы, а так, чтобы знал наших. Все же волки папы Деница не дадут себя в обиду простому сельскому увальню.
После они отправились в небольшую пристройку, где стояли рядком давешние сани, а их уже и ждали. Невысокого роста человек, даже человечек. В таких же точно шубе и сапогах, в меховой шапке с опущенными ушами. Очень неприятное, даже страшноватое лицо, не в смысле уродливое, а непроницаемое и зловеще наблюдающее, особенно зеркальные, сверлящие черные глаза, будто украдкой высматривающие из-под мехового козырька. Хартенштейну уже приходилось встречать именно такой взгляд, и надо ли объяснять, у представителей какой организации. Но его-то на испуг не возьмешь, подумаешь, СС!
– Гауптштурмфюрер Лео Ховен, – представился обладатель страшных глаз. Не отдал честь, не протянул руки, даже не вскинулся в традиционном приветствии. Так что и «Хайль!» осталось за бортом.
– Капитан третьего ранга Хартенштейн, – неохотно отозвался Вернер.
– Вы, капитан, прибыли в мое распоряжение согласно приказу, – так, словно сообщал никому неинтересную и банальную истину, просветил его гауптштурмфюрер. И речь его звучала, как холодный, со льдинками, посвист арктического ветра, будто указывала – где ты, капитан, а где я, гауптштурмфюрер СС Лео Ховен.
– Согласно какому приказу? Я лично никакого приказа ни от кого не получал! – взбрыкнул Хартенштейн, желая поставить наглого эсэсовского выскочку на место.
– Получал я. Сами вы и передали в ящиках с документацией, адресованной лично на мое имя. Это так. Если хотите ознакомиться в письменном виде, после я удовлетворю ваше законное желание. А сейчас у нас другие дела, – отчеканил Ховен без малейшего намека на неудовольствие.
«Стальное чучело», – подумал про себя Хартенштейн, но и невольно зауважал надуто-высокомерного гауптштурмфюрера. Самого Вернера редко кому удавалось осадить, даже и папа Дениц не каждый раз достигал в этом успеха. Но вот у Ховена получилось, и капитану ничего не оставалось, пусть ворча и плюясь в душе, как уступить и подчиниться.
