– Продолжай.
– Он развернулся посреди склона и снова поехал вниз. И исчез на повороте.
– Ты знаешь, когда это произошло?
– В четверть девятого.
– Ты можешь сейчас прийти на Гранитвейен?
– Мы почти тут, у круговой развязки.
Он положил трубку. Фру Альбум продолжала стоять.
– Кто это был? – всхлипнула она. – Они что-то видели?
– Кто-то видел ее, – сказал он медленно. – Она ехала в машине.
* * *
Наконец она услышала. Как будто звук, пробивая себе путь сквозь густой лес, вырвался наружу и раздался в голове Рагнхильд.
– Я хочу есть, – сказала она внезапно. – И домой.
Раймонд поднял голову. Посан копошился на кухонном столе, слизывая кукурузный крахмал, который они рассыпали по поверхности. Они оба забыли, где они и сколько прошло времени. Они покормили всех кроликов, Раймонд показал ей свои картинки, вырванные из еженедельника и тщательно вклеенные в большой альбом. Рагнхильд постоянно заливалась хохотом при виде его смешного лица. Но вдруг она поняла, что уже поздно.
– Я могу сделать тебе бутерброд.
– Я хочу домой. Мы должны ехать за покупками.
– Сначала мы съездим на вершину, а потом я отвезу тебя домой.
– Сейчас! – сказала она твердо. – Я хочу домой сейчас.
Раймонд беспомощно пытался отсрочить расставание.
– Да, да, хорошо. Но сначала мне надо вниз, купить молока для папы. Внизу, у Хоргена. Это ненадолго. Ты можешь подождать здесь, я быстро.
Он поднялся и посмотрел на нее. На белое лицо с маленькими губами сердечком, похожими на блестящие камешки. Глаза – чистые и синие, а брови – темные, удивительно темные под белой челкой. Потом она тяжело вздохнула, отвернулась и открыла дверь на кухню. Рагнхильд вообще-то хотела пойти домой сама, но она не знала дороги, и приходилось ждать. Держа кролика на руках, она пробралась в маленькую комнатку и свернулась клубком в углу дивана. Они мало спали ночью, она и Марта; от зверька исходило уютное тепло, и она тут же задремала.
Вернувшись, он долго сидел и смотрел на нее, удивляясь тому, как тихо она спит. Ни единого движения, ни малейшего вздоха. Ему показалось, что она сделалась больше и теплее, как хлеб в печи. Через какое-то время ему стало неспокойно, он не знал, куда деть руки, так что он положил их в карманы и покачался туда-сюда на стуле. Принялся мять штаны, руки его двигались и двигались, все быстрее. Он опасливо поглядывал в окно и вниз, в коридор, на дверь в спальню отца. Руки продолжали работать. Все время он безотрывно смотрел на ее волосы, гладкие как шелк, почти как шерсть кролика. Потом он тихо застонал и вынул руки из карманов. Поднялся и осторожно пошевелил ее.
