Тут огрызнулся и Жюлиюс:
— Я отнюдь не пытаюсь вас купить, мсье Влуики, — начал он повышенным голосом.
Но, видя, что они отрезают себе отступление, они сразу спохватились оба и, после краткого молчания:
— Какую же, собственно, работу вы хотели мне поручить? — начал Лафкадио, уже мягче.
Жюлиюс уклонился от ответа, ссылаясь на то, что текст еще не вполне готов; но, впрочем, им не мешает предварительно познакомиться немного ближе.
— Сознайтесь, — весело продолжал Лафкадио, — что вчера вы не стали меня дожидаться, чтобы начать это знакомство, и почтили вашим вниманием некую записную книжку?..
Жюлиюс растерялся и, не без смущения:
— Сознаюсь, я это сделал, — отвечал он; затем, с достоинством: — и приношу извинения. Если бы этот случай представился снова, я бы так больше не поступил.
— Он уже не представится; я сжег эту книжку.
На лице Жюлиюса изобразилось огорчение:
— Вы очень рассержены?
— Если бы я еще сердился, я бы с вами не стал об этом говорить. Извините меня, если, войдя сюда, я начал таким тоном, — продолжал Лафкадио, решив итти дальше. — Мне все-таки хотелось бы знать, прочли ли вы также письмо, которое лежало в книжке?
Письма Жюлиюс не читал по той причине, что его не заметил; но он воспользовался этим, чтобы перейти к заверениям в своей корректности. Лафкадио над ним потешался, а также потешался и тем, что этого не скрывает.
— Я уже отчасти отомстил вашей последней книге, вчера.
— Она вряд ли могла бы вас заинтересовать, — поспешил вставить Жюлиюс.
— О, я ее прочел не всю. Я должен вам признаться, что вообще я не особенный любитель чтения. По правде говоря, мне всегда нравился только «Робинзон»… Да еще «Аладдин»… Я очень роняю себя в вашем мнении.
Жюлиюс приподнял руку:
— Мне вас просто жаль, вы себя лишаете великих радостей.
— У меня есть другие.
— Которые, быть может, не столь доброкачественны.
— Можете не сомневаться!
И Лафкадио довольно-таки дерзко рассмеялся.
— За что вы когда-нибудь поплатитесь, продолжал Жюлиюс, слегка уязвленный насмешкой.
— Когда будет уже слишком поздно, — наставительно закончил Лафкадио; потом, вдруг: — Вам доставляет большое удовольствие писать?
Жюлиюс выпрямился:
— Я пишу не для удовольствия, — гордо произнес он. — Наслаждение, которое я испытываю, когда пишу, выше тех, которые мне могла бы подарить жизнь. Впрочем, одно не мешает другому…
— Говорят… — Затем, вдруг повышая голос, который он было понизил как бы по небрежности: — Знаете, что отбивает у меня вкус к писанию? Это исправления, которые при этом делаешь, помарки, прикрасы.
