Впрочем, не будем впадать в заблуждение. Против самой девы Антим ничего не имеет; он не желает только Вероникиных свечей. Но простая душа Беппо не приемлет этих оттенков; к тому же, эти свечи, отныне освященные, никто не в праве задуть.
Антим, выведенный из себя таким упорством, оттолкнул ребенка. Он будет действовать один. Прислонясь у стене, он хватает костыль за самый конец, яростно размахивается несколько раз и изо всех сил швыряет его кверху. Палка ударяется о стенку ниши, с грохотом падает на землю, увлекая за собой какие-то обломки, штукатурку. Он подбирает костыль и отступает назад, чтобы взглянуть на нишу… Проклятье! Свечи горят по-прежнему. Но что такое? У статуи, вместо правой руки, всего лишь черный металлический прутик.
Он созерцает, протрезвев, печальный результат своего жеста: кончить таким смехотворным покушением… Фу! Он ищет глазами Беппо; мальчуган исчез. Уже темно; Антим один; он замечает на земле обломок, отбитый костылем, поднимает его: это маленькая гипсовая ручка, которую он, пожимая плечами, сует в жилетный карман.
С краской стыда на лице, с яростью в сердце, иконоборец возвращается в свою лабораторию; ему хотелось бы работать, но после этого отчаянного напряжения он совсем разбит; он может только спать. Разумеется, он ляжет, ни с кем не прощаясь… Но, когда он идет к себе в комнату, его останавливает звук голосов. Дверь соседней комнаты открыта; он крадется темным коридором…
Подобная семейному ангелочку, маленькая Жюли, в рубашечке, стоит на коленях в кровати; у изголовья залитые светом лампы, Вероника и Маргарита, тоже на коленях; поодаль, в ногах, приложив одну руку к сердцу, а другой закрывая глаза, стоит Жюлиюс, в молитвенной и в то же время мужественной позе; они слушают, как малютка молится. Всю сцену окутывает великая тишина, такая, что ученому приходит на память некий спокойный и золотой вечер на берегах Нила, когда, как эта детская молитва, возносился совершенно прямой, к совершенно чистому небу, голубой дым.
Молитва, по-видимому, близится к концу; оставив заученные выражения, малютка молится теперь так, как ей подсказывает сердце; она молится за сироток, за больных и бедных, за сестрицу Женевьеву, за тетю Веронику, за папу; молится о том, чтобы глаз ее дорогой мамы поскорее поправился… Тут сердце Антима сжимается; с порога, очень громко, стараясь, чтобы его слова звучали иронически, он говорит так, что слышно через всю комнату:
— А для дяди у боженьки ничего не просят?
