– А ему это удавалось?
– Так должно быть, Питер. Вспомни случай с Манкиновой.
Иозеф Манкинова был ведущим премьер-министром Багонии, одного из северных нейтральных государств. Ввиду стратегической важности своего положения, запасов нефти и того, что там пересекались важнейшие морские пути, Багония имела большое политическое и деловое значение, которое ни в коей мере не соответствовало ее размерам. Манкинова, политик из крайне правых, руководил Багонией за год до войны, однако двадцать пять лет назад был вынужден уйти, так как появились доказательства того, что он, используя политическое давление, добился лечения бессмертием. Веских доказательств тому, конечно, никто не представил. «Лотерея Коллажо» с возмущением и соответствующими упреками отмела обвинения, но вскоре при загадочных обстоятельствах погибли два журналиста, занявшихся расследованием. События, связанные с этим делом, ушли в прошлое, разразившийся тогда скандал, со временем забылся, а Манкинова, лишившийся своего места в правительстве, погрузился в личную жизнь. Но недавно, за несколько месяцев до того как я покинул Джетру, эта история снова всплыла. В нескольких газетах появились снимки, которые показывали Манкинову сегодня. Судя по тому, что он и сейчас выглядел не старше, чем в день своего ухода, подозрения были справедливы. Это был человек лет шестидесяти с небольшим, который выглядел на десять лет моложе.
Я сказал:
– Наивно верить, что такого не может быть.
– Я не наивна. Но число тех, кто может получить лечение, действительно ограничено, и каждый, кто получает главный выигрыш, а потом отказывается от него, делает возможными такие манипуляции.
– Теперь предположим, что я заслужил жизнь, а кто-то другой нет.
– Нет… это уже решает компьютер. Ты выиграл, на твой лотерейный билет пал выигрыш. Совершенно случайно. Поэтому тебе нечего сомневаться.
Я уставился на потертый матрас и попытался оспорить услышанное, но все, что сказала Сери, было уместно, и мои сомнения стали сильнее. Конечно, меня привлекала возможность длинной, здоровой жизни, и идея отказаться от лечения требовала от меня сил, которых мне до сих пор не хватало. Я был не Делуан, человек твердых принципов и неколебимой морали. Я, жизнелюб, хотел долгой жизни, и часть моего «я» никогда бы не смогла отказаться от этого. Но в то же время меня точило нехорошее чувство, для которого не было совершенно никаких оснований. Это просто ничего не значило для меня.
