Она оторвала взгляд от его красивого лица и проницательных голубых глаз, взгляд которых проник в ее душу.
На нем был прекрасного покроя синий камелотовый камзол с широкими отворотами на рукавах и медными пуговицами спереди и на карманах. На манжетах пенилось кружево. Дождь намочил его широкие плечи и шляпу. Как всегда, его отличала элегантная небрежность в одежде, которую мог себе позволить только человек, абсолютно уверенный в себе.
— Ты рано вышел сегодня из дома, Чарлз, — осторожно проговорила она, ощущая его пристальное внимание и интерес к ней, хотя внешне он казался бесстрастным и равнодушным.
— Мне не спалось. В шесть я поехал покататься, еще перед грозой. Я как раз проезжал через рощу позади твоих конюшен, когда обрушился ураган. И кажется, я оказался здесь вовремя.
— Да… и я благодарна тебе. — Маргерит раскрыла свой расписной веер и прикрыла им лицо. — В такой ранний час ты оказался так далеко от своего дома. Почему?
— Ничто не прочищает мозги лучше, чем дальняя прогулка, — наставительно заявил он, пряча улыбку. — А лучшего места для прогулок, чем твое имение, просто не существует. Ты ведь не запретишь мне проезжать по твоим полям?
Избегая его взгляда, Маргерит повернулась к Питеру, приготовившемуся как следует ударить ногой по ветви.
— Нет, конечно. У меня нет причин запрещать это своим друзьям. Катайся сколько угодно по моей земле, Чарлз.
— Ты щедрая женщина, Маргерит. Думаю, немало твоих поклонников скачет по этим полям.
Маргерит захлопнула веер.
— Не говори глупостей! Можно подумать, что джентльмены слетаются сюда как пчелы на мед.
Он не ответил, но его молчание было достаточно красноречивым. А вдруг он подумает, что поклонники и вправду осаждают ее дом, подумала Маргерит. Она поморщилась. Неужели ее жажда любви так заметна?
Сук рухнул на землю, ломая молодые побеги у ствола.
— Хорошая работа, Питер! — похвалил конюха Чарлз и вместе с другим конюхом подошел к ветви, они подхватили ее с двух сторон и унесли.
Чарлз не боялся работы и этим еще больше привлекал, несмотря на ее оскорбленную гордость.
Она направилась к террасе, тянувшейся вдоль стены. Кто он такой, чтобы намекать на ее одиночество, тоску по любви? Впрочем, она сознавала, что больше сердится на себя, чем на него. Очевидно, ее одиночество, как пятно или синяк, видно всем. Думая об этом, она не услышала, как Чарлз догнал ее на террасе, и вздрогнула, услышав его голос:
— Я бы не отказался от завтрака, если бы ты соблаговолила меня пригласить. — Он сдвинул шляпу на затылок и посмотрел на нее непроницаемым взглядом. — Или, может быть, я нарушаю твои планы?
