– Что ты там делаешь с таким серьезным видом? – спросил его дон Лотарио.
– Ничего. Просто думал.
У дверей позвонили. Дон Лотарио пошел открывать. Это оказалась Гертрудис. Она вошла упругим шагом и, поздоровавшись, спросила без всякого умысла, что они делали целое утро. Плинио спокойно перечислил ей все, что они осмотрели: вещи, одежду, мебель, комнаты.
Гертрудис, считая себя посвященной, начала перебирать, проверяя, все ли они осмотрели:
– А широкий шкаф видели?… А большой комод?… А кладовку?… А шкаф с «детишками»?… А нижние полки стеллажей?… А…
На каждый вопрос Плинио утвердительно кивал головой. Наконец, признав себя побежденной, она пошла за пивом. Плинио сел в кресло и зевнул. А дон Лотарио вернулся на балкон.
– Ну, уж одно-то место вы – ну как пить дать! – не видели, – сказала Гертрудис, входя с пивом.
– Что именно?
– Что именно?… А комнату духов?
– Что же там – в этой комнате?
– А поглядите. Такого, небось, не видели…
– А то, что хранят в шкафах, на полках, на столиках и в сундуках, – такое ты где-нибудь видела?
– Такого тоже не видела, сеньор. Очень они бережливые.
Потом они молча и не спеша разделались с пивом и ветчиной. И только когда закурили, Плинио сказал:
– Ну-ка, пошли заглянем в ту комнату, что там за духи, что за чистилище?
– Духи, сеньор Мануэль, комната духов, не святотатствуйте.
Между большим шкафом времен королевы Изабеллы и дверью из спальни в маленький полутемный кабинет за светлой шторой был коридорчик, в глубине которого находился еще один шкаф, уже осмотренный. В нем хранилась ношеная одежда, белье и шерстяные вещи.
– Где же комната призраков? Шкаф мы уже смотрели.
– Духов, сеньор Мануэль. Она – за шкафом. Давайте отодвинем его немножко, она там.
И действительно, отодвинув шкаф, они увидели маленькую дверь, оклеенную теми же обоями, что и стены спальни. Унылыми обоями в модернистском стиле, модном в начале столетия.
– А почему она называется комнатой духов?
– Да не знаю… Посмотрите сами…Когда мы во время уборки отодвигали шкаф, они ее так называли.
– В шутку, наверное?
– Да нет, сеньор, всерьез.
Они долго перебирали ключи, пка не нашли нужный.
Дон Лотарио открыл дверь. В маленькой каморке, освещенной тусклым светом, который падал из высокого окна, выходившей в помещение, где хранился уголь, затхлый воздух пропах нафталином. Повернули выключатель рядом с дверью. Комната была гораздо больше, чем казалась при размытом свете из окна. В комнате ничего не было, кроме восьми или десяти манекенов из картона и ивовых прутьев, в костюмах разного времени. Но самое интересное: на шее у каждого – как бы вместо головы – была увеличенная фотография. Диковинный отряд, рожденный детской фантазией. Один манекен (почему-то в куртке) соответствовал дону Норберто. Другой – в черной меховой шубке – донье Алисии. Остальные – другие родственники, бородатые и в локонах, – те, что изображены на портретах, украшавших стены гостиной, в сюртуках и в платьях по щиколотку. Среди них выделялся один – в военной форме тридцатых годов; вместо головы у него был увеличенный портрет юноши с чуточку бараньими глазами. На груди мундира под знаками различия республиканской армии была пришита подушечка-сердечко, а на ней – слова, вышитые желтыми буквами: «Мария Пелаес, моя любовь навеки».
