Их орудия и враги следовали за ними, но превращенная в город деревушка двинуться вслед не могла. Город был прикован к своим тротуарам. И люди, для которых прошла пора выступать в роли орудий или врагов, слонялись по этим тротуарам. Лавки пустели, а вокруг людей, лавок, отеля и большого кирпичного вокзала стоял лес, опустошенный, как взломанный несгораемый шкаф.
Отель принадлежал отцу Уилока — Роджеру. Уилок-старший видел, что затевают лесопромышленники, но надвигавшейся беды предотвратить не сумел. Он стремился только к одному — сохранить свое добро — и решил, что если отель будет чист от долгов, то можно не опасаться за будущее. Поэтому он вкладывал все свои сбережения в дело и, наконец, расплатился по всем закладным. Однако это его не спасло. С отъездом лесопромышленников доходы сократились, и ему пришлось взять ссуду под отель, чтобы было на что его содержать.
На это бесславное отступление Роджер Уилок потратил двадцать лет своей жизни, те двадцать лет, что Генри провел возле него. Старик отступал мало-помалу, с каждым годом все дальше и дальше и всякий раз, сделав еще шаг назад, убеждался, что нет никакой надежды вернуть потерянное. Не было надежды даже на то, что в следующем году его не отпихнут еще дальше. И все-таки он не сдавался. Он упирался что было сил, хватался за что попало, лишь бы удержаться на месте, и под конец не пожалел собственной семьи — сначала пожертвовал женой, потом дочерью, двумя старшими сыновьями и напоследок меньшим, своим любимцем — Генри.
От того, что старик все это предвидел, а потом пережил, лицо его заострилось и взгляд стал стеклянным. В отель он являлся в сюртуке, носил очки без оправы и когда расхаживал по своим владениям или, стоя за конторкой, раскланивался с посетителями, то напоминал гробовщика в часы досуга. Его похоронный вид не помогал и не вредил делу, ибо это был единственный в городе приличный отель.
У миссис Уилок, матери Генри, было круглое, несколько одутловатое лицо и бледные губы. Она постоянно хворала и, казалось, глядела на все укоризненно. Таким взглядом она встречала все, что бы ни случилось за день. И даже когда она смеялась, в смехе ее был укор, словно она помнила о том, что смех ее очень недолговечен.
Когда-то старик был большим шутником и выдумщиком, но потом выдохся, и Генри его таким уже не знал, даже в самые ранние свои годы. Теперь он много-много ел и если ронял случайные замечания, скорее желчные, нежели смешные. После того как Роджеру пришлось сократить персонал отеля и прибегнуть к помощи жены, он говорил, что они с Мартой приобрели такой постный вид потому, что за неимением швейцара вынуждены справляться с жильцами при помощи одной только библии.
