«Как девочки? Соня растет, как лиана. Теперь она увлеклась бегом, приносит домой медали и грязные носки. И вы бы видели ее коленки! Они такие разбитые, что я чуть не потащила ее к врачу. Она говорит, что сбивает коленки о барьеры, а ее тренер сказал, что никаких поводов для беспокойства нет, но я все равно беспокоюсь. Мне кажется, что они просто не заживают. У вас не бывает такого с Линн и Мелиссой?
Знаю, знаю. Я опять слишком много беспокоюсь. С Соней все в порядке. С Риком тоже. Ничего ужасного до конца первой недели июля не случится, и мы снова увидимся.
Обнимаем. Клири.
P.S. Кто-нибудь когда-нибудь падал с пика Пайка?»
Все молчали. Я сложила письмо и сунула его обратно в конверт.
– Мне нужно было написать им тогда, – сказала мама. – Написать, чтобы приезжали сразу. Тогда они были бы здесь.
– И мы, возможно, полезли бы в тот день на пик Пайка и оттуда увидели, как все взлетает на воздух. Вместе с нами, – сказал Дэвид, поднимая голову. Он рассмеялся, но голос его сломался и захрипел. – Видимо, мы должны радоваться, что они не приехали.
– Радоваться? – переспросила мама, вытирая руки о джинсы. – Ты еще скажи, мы должны радоваться, что Карла в тот день поехала вместе с Мелиссой и малышом в Колорадо-Спрингс и у нас теперь меньше ртов. – Она терла руки о джинсы так сильно, что я думала, она протрет в них дырки. – Скажи еще, мы должны радоваться, что мародеры застрелили мистера Талбота.
– Нет, – сказал отец. – Но мы должны радоваться, что они не застрелили тогда всех остальных. Мы должны радоваться, что они взяли только консервы и не тронули семена. Мы должны радоваться, что пожары не зашли так далеко. Мы должны радоваться…
– Что еще получаем почту? – спросил Дэвид. – Этому мы тоже должны радоваться? – Он хлопнул дверью и вышел на улицу.
– Когда мы не получили от них никаких вестей, мне надо было позвонить или еще что-нибудь, – сказала мама.
Отец все еще смотрел на испорченный пластик. Я подала ему письмо.
– Ты его сохранишь или как? – спросила я.
– Я думаю, оно свое дело уже сделало, – сказал он, скомкал его и, бросив в печь, захлопнул дверцу. Он даже не обжегся. – Пойдем поможешь мне с теплицей, Линн.
На улице было темным-темно и уже по-настоящему холодно. Мои кроссовки тут же задубели. Взяв фонарь, отец стал натягивать пластик на деревянные рамы, а я с интервалом в два дюйма забивала скобы, через одну попадая себе по пальцам. Когда мы закончили первую раму, я попросила, чтобы он отпустил меня в дом переобуться в ботинки.
