— Мне известно. Но и вам же, наверно, известно?
— А мы хер ложили на их приказы. Мы — партизаны! Тебе ясно? — сурово объявил человек, с непонятной остервенелостью уставившись на учительницу. И та подумала, что они хорошо уже выпили — вряд ли чего она добьется. Чтобы скорее закончить то, ради чего она сюда шла, учительница сказала:
— Говорят, вы мост хотите взорвать…
За столом все смолкли. Главный в фуражке вопросительно-тревожно взглянул на сидевшего рядом, интеллигентного с виду мужчину в немецком, со множеством пуговиц кителе. Тот один тут был с непокрытой головой, на которой рассыпались надвое его белокурые волосы. Поискав взглядом еще кого-то за столом и, похоже, не найдя, он спросил у нее:
— Кто говорит?
— Ну, люди говорят. За этот мост ведь деревня отвечает, вы же, наверно, знаете. Вон и Нюрка пусть скажет.
— Я ничего не знаю, ничего не слышала, — донеслось из-за печи.
— А мы ни у кого спрашивать не будем, — твердым басом произнес тот, в фуражке. — Но почему ты прибежала? Мост защищать?
— Я не за мост — за людей. Людей ведь постреляют…
Партизан откинулся за столом, расправил под расстегнутой шинелью не узкую грудь.
— Смотри, какая жалостливая. Людей стало жалко! А нам что — не жалко? Мы что — не за людей кровь проливаем? Не за советскую власть? Или ты против советской власти?
— Я не против, — не сразу сказала она, стараясь что-то понять в логике его путаных мыслей. Она уже поняла, что прибежала сюда напрасно.
Этот в фуражке, над козырьком которой то и дело поблескивала красная звездочка, судя по всему, действительно был тут главным, наверное из окруженцев. Либо присланный с Большой земли, как они иногда говорили. Во всяком случае она почувствовала, что ничего хорошего от него не дождется. Но лицо его соседа-блондина показалось ей даже знакомым, хотя она и не могла вспомнить, где видела его. Наверно, до войны где-то. Возможно, в местечке.
— Я знаю ее, — вдруг тихо сказал блондин, обращаясь к главному. — Это учительница, до войны работала в местечке.
— Тем лучше, должна быть сознательной. И нам пособить. А не защищать немцев.
Такого поворота в разговоре она не ожидала.
— Я не защищаю немцев. Но подумайте о людях, — начиная волноваться, сказала она.
— Каких людях?
Глаза партизана засветились гневом, он ждал, и она, не сдержавшись, ответила с вызовом:
— Здешних. Деревенцев. Баб да ребят. Подумайте, что их ожидает. После того, как вы взорвете этот злополучный мостик!
Наверно, не так ее слова, как то нервное напряжение, с каким они были сказаны, произвело свое впечатление. Партизаны угрюмо молчали. Главный задумчиво вперился в стол, перебирая толстыми пальцами выщербленную вилку. Он с явным усилием что-то решал.
