– Ты мне не ответила. – Его рука скользнула вперед и рывком развернула ее к нему.
– Это не имеет значения. Все в прошлом.
– Мне решать, что имеет значение, а что – нет. Шесть лет назад ты меня бросила, и мне кажется, что кое-что осталось неясным.
– А если я откажусь повиноваться?
– Не откажешься, – хрипло отрезал Доминик.
Уличный фонарь, ее утешитель холодными зимними вечерами, когда она возвращалась домой затемно, освещал половину его точеного лица, придавая ему пугающий, демонический вид.
– Я не позволю тебе допрашивать меня, – произнесла она строгим голосом, тем самым, какой использовала, когда кто-нибудь из девочек в классе не в меру шалил. – Сейчас я зайду в дом и хочу, чтобы ты оставил меня в покое. Я не обязана отдуваться за то, что твоя подружка довела тебя до белого каления. У тебя дома случайно нет боксерской груши? Или мишени для дротиков? Или еще какого-нибудь неодушевленного предмета, чтобы срывать на нем злость?
Речь получилась отличной. Четкой, спокойной, без единого намека на охватившее ее смятение. Прежде, когда они встречались, он не знал ее с этой стороны, не видел в ней такого спокойствия и четкости. Это собьет его с толку, решила она.
Она отшвырнула его руку, открыла дверцу и поспешила к дому.
Копаясь в сумочке в поисках ключа, она внезапно ощутила, что он стоит рядом или, скорее, навис над ней угрожающе-темным силуэтом. Она развернулась кругом, чтобы встретиться с ним лицом к лицу, правда, уже с несколько меньшим хладнокровием.
– Это еще что такое? Что ты делаешь? – Ее голос прозвучал визгливо и растерянно.
– Жду, пока ты откроешь дверь.
– Спасибо, я сама могу войти в дом, – заявила она, распахивая дверь, но он не произнес в ответ ни слова. Просто протянул руку, еще раз толкнул дверь и переступил через порог.
Потом он щелкнул выключателем у двери и прошел вперед, хладнокровно, спокойно и неспешно осматривая все вокруг, а Кэтрин молча кипела от злости, остановившись на пороге.
Она украсила свое крохотное жилище, исходя из скромного бюджета, оставив лишь несколько предметов семейной мебели, большинство из которых казались слишком громоздкими для комнаты, но она не смогла от них отказаться – сама не зная почему.
Гостиная была выдержана в основном в зеленых – успокаивающих, как она знала, – тонах. Единственными яркими мазками были картины, которые она многие годы привозила с дешевых распродаж, пара мексиканских декоративных тарелок, навевавших образы далеких стран, да еще цветы из ее собственного сада. Желтые, розовые, белые, красные – целые охапки цветов красовались в вазах.
