Лишь один миг он держал его перед собой, как держала Талахасси, когда солдаты ворвались в развалины. Затем… Он закричал сильно и пронзительно, скорее как женщина, чем мужчина. Жезл выпал из его руки, ударился о пол и, вращаясь, несколько раз повернулся.
Но рука Юсеркэфа все еще оставалась оцепеневшей…
Кожа на его пальцах покраснела, как будто через нее выступила кровь. Постепенно плоть обесцветилась до пепельно-серой. Он снова закричал, так как его пальцы утончились до костей и сплавились так, что он не мог согнуть их.
Идайзи отпрянула, ее лицо впервые отразило ужас, когда она уставилась на эту кошмарную руку, в то время как пронзительные крики Юсеркэфа превратились в безумный вой. Его жена чуть не запнулась о Жезл и занесла было ногу, чтобы отшвырнуть его, но затем остановилась, будто испугалась возможных последствий прикосновения, испытывая смертельный ужас от возможности контакта с Жезлом. Юсеркэф упал на колени, тело его тряслось. Он все время пронзительно кричал, даже когда лежал ничком на полу.
В комнату ворвались люди — первыми охранники с оружием наизготовку. Но когда они увидели то, что лежало на полу рядом с их господином, и рассмотрели, во что превратилась его рука, то попятились прочь! Их отход расчистил дорогу другому человеку.
Хасти!
Он был так же высок, как Джейсон, и худощав. Черты лица изящнее, чем у Юсеркэфа — он вполне мог сойти за сына Рода, хотя оставалось неразгаданной тайной, кто он был.
Его историю нельзя было проследить далее, чем на десять лет назад, когда он был найден в пустыне патрулем рядом с мертвым верблюдом, сам едва живой. Однако он походил на людей Империи, а не на северного варвара, и после выздоровления сумел произвести такое впечатление на командира крепости, к которому был доставлен, что офицер отправил его с рекомендацией в Новую Напату к генералу Немусу.
С начала его прибытия судьба, казалось, благоволила к нему. Несмотря на то обстоятельство, что он не приобрел ни близких друзей, ни доверенных лиц, он, когда хотел, мог расположить людей к себе. И никто не отрицал его богатой одаренности. Даже Зихларз не смог определить степень его интеллекта. С самого начала своей жизни в Новой Напате он избегал всего, что относилось к Храму. К тому же, он иногда давал понять остальным, что презирает и придерживается невысокого мнения о том, что считал ничем не подтвержденным суеверием; эта позиция привлекала и тешила эгоизм тех, кто не мог надеяться когда бы то ни было войти в состав правящей элиты Империи.
