Позже, когда Эмерсон сам стал во главе лаборатории, он уже не считал зазорным подписывать вместе со своими сотрудниками их научные статьи. Джим Догерти, например, принес ему немалую славу своими изысканиями в области физиологии коры головного мозга. Он далеко пойдет, этот Догерти. Правда, Джим? Догерти слишком уж увлекается работами русского академика Павлова. Нет слов, Павлов – великий экспериментатор, но… далеко не все его положения подходят для американских ученых. С этим нужно считаться. Джим Догерти, кроме того, страдает непозволительным вольнодумством. Он иногда высказывает идеи, узнав о которых сотрудники секретного отдела небезызвестного в Америке бюро привлекли бы Догерти к уголовной ответственности. Ну что ж, Эмерсон в свое время тоже был не прочь высказывать всевозможные идеи вроде необходимости использовать достижения науки в интересах народа, а не кучки жадных до наживы предпринимателей. Молодости вообще свойственна некоторая революционность взглядов. Ничего, со временем это пройдет. Зато Джим Догерти – настоящий помощник Способный, сообразительный, работает быстро, четко. Там, где другой провозится месяц, он справится за неделю.
Когда Джон Митчел предложил Эмерсону организовать институт прикладной психофизиологии, Догерти был одним из первых, узнавших это.
– Я решил назначить вас своим старшим научным сотрудником, – сказал Эмерсон Догерти, считая, что молодой человек очень обрадуется этому предложению.
Однако этого не произошло. Догерти потер широкой ладонью – ладонью канадского землепашца – свой упрямый подбородок и взглянул на Эмерсона своими серыми, вдруг потемневшими глазами.
– Джон Митчел?.. – переспросил он и добавил. – Вот с кем не хотелось бы связываться; когда он начинает проявлять благоволение к науке, так и жди какой-нибудь аферы.
– Вы ошибаетесь, – возразил Эмерсон. – Дело куда проще. Во-первых, Джон Митчел сам нуждается в таком аппарате. Во-вторых, производство такого рода приборов, несомненно, принесет его фирме большую прибыль. Нервные заболевания в нашей стране растут не по дням, а по часам. Наш век можно было бы справедливо назвать нервным веком. Люди мечутся. Одни в погоне за куском хлеба, другие – за миллионами. Совсем недавно мы с вами, Догерти, провели обследование трех тысяч деловых людей Вашингтона. И что же? Все они страдают более или менее выраженной формой истощения нервной системы. Неврастения. Она становится у нас повальной болезнью. Вспомните, как развивается это заболевание. Сначала понижается работоспособность. Появляется болезненная раздражительность, быстрая утомляемость, затем головные боли и, наконец, мучительная бессонница. Знаете ли вы, сколько снотворного расходуется у нас ежедневно. – Не знаете, тысячи килограммов! Десятки тонн люминала, веронала, сонбутала, квиетала и еще несколько сот черт знает каких “алов”. В больших дозах они отравляют организм, поражают печень, почки, ослабляют сердечную мышцу. Но у людей нет выхода: не наладишь сна, не дашь отдыха нервной системе – станешь инвалидом, выйдешь из игры. Найти аппарат, который мог бы принести человеку исцеляющий отдых, – это ли не благодеяние?! Ведь вы всегда утверждали, что наука должна работать на благо человечества, Догерти.
