— Мой отец не желал моей помощи, он всегда считал, что Эндрюс достаточно компетентен. Отец всегда держался замкнуто: хотя он был близким другом сэра Родерика, я сомневаюсь, что он в чем-либо был с ним откровенен.
— В этом вы совершенно правы. Когда ваш отец заболел, дела пришли в упадок, а когда он умер, адвокаты сказали мне, что граф Уинслоу не оставил денег. Так что я делала, что могла, но считаю, что вы должны были быть здесь.
— Вы говорите слишком откровенно, мисс Прунелла, — сухо сказал граф.
Она обратила внимание на то, что он назвал ее по имени, и сочла это за дерзость. Однако, вспомнив, что он получил разрешение так обращаться к Нанетт, поняла, что естественно обращаться к двум сестрам одинаково, хотя это и явилось для нее неожиданностью. Некоторое время они ехали в молчании.
Затем, не выдержав напряжения, Прунелла сказала уже другим тоном:
— Я понимаю, конечно, что не имею права спрашивать, но думаю, что я все-таки должна знать... Вы продали картины Ван Дейка? А если да, то сколько?
Граф опять повернулся, чтобы посмотреть на нее, но она не посмела встретиться с ним взглядом и родолжала изучать выцветшую подушку переднего сиденья.
— Я не собираюсь отвечать на этот вопрос, — сказал он после паузы. — Гадайте, если хотите, как я поступил. Может быть, мы обсудим это завтра на обеде в Уинслоу-холле.
— Не понимаю, к чему загадки в таком вопросе, — сердито сказала Прунелла.
Девушка чувствовала, что граф поддразнивает ее, и злилась, считая, что продажа картин Ван Дейка не такой предмет, который допускает легкое к нему отношение.
— Есть и другие вещи, о которых я хочу поговорить с вами, — продолжал граф. — Однако самый главный вопрос — это: чем вы планируете заняться теперь, когда вы освободились от ответственности за Уинслоу-холл. А также, что вы собираетесь делать с Нанетт. Она затоскует в Мэноре без светских развлечений, если, конечно, не считать опьяняющего веселья на чаепитиях у священника.
— С кем вы говорили об этом? Кто вам это все рассказал? — посыпались на него вопросы Прунеллы.
Граф небрежно повел рукой.
— Все и каждый, с кем я говорил, с тех пор как приехал.
— Я попросила бы вас ограничиваться собственными делами! — Прунелла вышла из себя. — Что мы с Нанетт будем делать, вас абсолютно не касается, милорд. И мы здесь совершенно счастливы.
— Если это правда, то я готов также поверить в то, что вы жирные коровы, пережевывающие свою жвачку! Не понимаю, зачем вам обманывать меня!
