Набережная сразу наполнилась народом. Выскакивали полуодетые, наспех натягивали мундиры и шинели. Смотрели вверх, но в бледном небе не было самолётов. А гремело снова и снова. Гигантское пламя заслонило полнеба. Клубы черно-коричневого дыма поднялись над нефтебаками. Люди метались среди огня и дыма. Паника охватила даже самых хладнокровных.
Внезапные залпы ошеломили противника. Он открыл огонь позже, чем можно было предположить. А тем временем орудия «Ростова» и «Киева» стреляли не переставая. Не успевал прозвучать залп, как в орудийных башнях раздавался низкий и сильный звук ревуна, и почти мгновенно следовал новый залп.
Ревун — залп!
Ревун — залп!
Ревун — залп!
Баки пылали. Арсеньев перенёс огонь на портовые сооружения и транспорты, стоявшие у стенки за волнорезом. Теперь лидеры шли вдоль линии причалов. Береговые батареи уже открыли огонь, но из-за грохота собственных орудий на «Ростове» не слышно было разрывов первых снарядов, выпущенных по кораблям.
Снаряды летели с большим недолётом. В это время весь порт содрогнулся от нескольких почти одновременных могучих взрывов. Это взлетели на воздух склады боезапаса. Гавань Констанцы заволокло дымом.
Когда в порту взорвался боезапас, а Николаев доложил с командно-дальномерного пункта, что все стреляющие береговые батареи противника запеленгованы, Арсеньев вызвал шифровальщика:
— Передать в штаб флота: задание выполнил, даю координаты батарей противника.
Теперь можно было ложиться на курс отхода. На «Киев» передали сигнал: «Начать отход. Дым».
Арсеньев вынул из портсигара папиросу, но прикурить её не успел. В момент поворота на курс отхода на «Киеве» раздался взрыв. Столб огня и дыма взметнулся высоко вверх. Все, кто был на верхней палубе «Ростова», видели, как «Киев» сильно накренился на левый борт и перевернулся килем вверх. Он затонул прежде, чем «Ростов» успел сделать поворот, чтобы прийти на помощь.
Это почти мгновенное исчезновение корабля, который только что вёл огонь, корабля, где у каждого были друзья, казалось невероятным. Арсеньев представил себе толстое лицо Глущенко. Как же это?..
— Прямое попадание в зарядный погреб, — сказал Зимин.
Арсеньев опустил голову.
Ему казалось, что он в чем-то виноват перед Глущенко, перед всем этим кораблём, доверенным ему как командиру ударной группы.
Солнце уже взошло. Малиновый диск только что поднялся над линией горизонта, и в отлогих лучах вся поверхность моря казалась затянутой колеблющейся золотой тканью. Десятки глаз тщетно всматривались вдаль, чтобы различить людей среди гребней волн. Но, кроме вечной констанской зыби, которая не утихает ни на минуту, не видно было ничего.
