– Да та, которую он сейчас держит, – она-то его обожжет или нет? – спросил Момо.
– Она обожжет ему пальцы, только если погаснет раньше, – сказал Христос – он знал толк в надежде и в цивилизации и, кроме того, всегда держал про запас философию Талмуда.
– – И потом, свечка горит, а пламя не растет.
Тут он засмеялся, потому что вспомнил, что евреев всегда обвиняли в ростовщичестве.
– А я думаю, что эта спичка сначала обожжет ему пальцы, а потом погаснет, – сказал Момо с логикой ребенка, который никогда не отстанет. – На что спорим?
– Нет, – сказал Христос твердо, потому что он был слабый человек и, как мог, сопротивлялся. – Я никогда не спорю. Вера не позволяет.
– Проиграть боишься, – сказал Момо, который был мусульманином, а в этом смысле христианином, буддистом и евреем.
– Плевать мне, проиграю или нет, – сказал Христос, с бельвильским акцентом, поскольку посещал Бельвиль из любви к бедности. – Я всегда проигрывал. Я рожден для проигрыша. Люблю проигрывать, всегда проигрываю, и в этом моя сила. Я слабый человек, вот почему я еще держусь. Чем больше я теряю, тем больше они дергаются. Я точу их изнутри, подтачиваю своей слабостью, У них от этого непрохождение совести. Не суй руки куда не надо, Момо, глупая это привычка, а то потом не знаешь, в чем ты виноват. Конечно, я проиграю – и что? После моей первой крупной неудачи обо мне две тысячи лет все говорят и никак не наговорятся.
Я не сводил глаз со спички. Я дрожал и обливался холодным потом. Реальность – самая страшная из галлюцинаций.
– А на что ты там спорил? – спросил Христос.
– На ножик, – быстро предложил Момо. – Спорю, потухнет до того, как он обожжет себе пальцы. По рукам?
– По глазам и по почкам, – сказал Христос. Он тоже любил хорошую шутку.
Спичка вот-вот должна была обжечь мне пальцы, и тогда снова всякие преступления, загрязнение окружающей среды, Бейрут и прицельное бомбометание. Но Христос посмотрел на спичку, и вдруг она стала в два-три раза длиннее и могла продержаться еще с добрую надежду минут.
– Эй, так не пойдет, – завопил Момо. – Я так не играю, опять ты принялся творить чудеса!
– Хи-хи-хи, – засмеялся Христос, который мог себе иногда позволить, учитывая все гадости, которые серьезные люди делали ему две тысячи лет подряд. – Знай, как спорить со мной.
Он серьезно посмотрел на меня.
– А вы будете знать, как твердо во что-то верить! – сказал он мне и исчез, как каждый раз, когда была надежда.
Это меня немного успокоило, я перестал быть галлюциногенным и видеть реальность, я видел стол, стул, рутину, все было так похоже на что-то такое-этакое, ну, словом, все путем, чего там.
