Мисс Феррис, секретарша Александра Рока, указала в сторону двойных дверей, находившихся слева от нее, и сказала:
– Вас ждут.
Перед Лаурой во всем великолепии открылся зал заседаний. Одна стена была целиком изготовлена из дымчатого стекла, не пропускавшего палящие лучи солнца. Огромный овальный стол позволял расположиться за ним со всеми удобствами как минимум двум десяткам человек. Лаура налила себе кофе из стоявшей на буфете кофеварки и уставилась на многолюдную в этот час Виктория-стрит. В душе она ощущала удивительную пустоту, которой в известной степени была обязана Роберту.
– Итак, – сказал тем временем Александр Рок, – некоторые из вас, без сомнения, знают, что мы собрались здесь обсудить кое-какие аспекты дизайна и строительства нового муниципального стадиона в Марселе.
Лауре вспомнились те немногие часы любви, которые она провела с Робертом. Интересно, так уж ли много на свете людей, способных наслаждаться общением друг с другом до такой степени, как они с Робертом? Скорее всего ничтожно мало.
Она знала, что их отношения с Робертом не таят в себе неприятных сюрпризов. В них не оставалось места ни подозрительности, ни отчаянию и горечи. Тем не менее что-то не давало девушке покоя.
Роберт и Лаура дружили уже давно, но особенно сблизились, когда очередное любовное увлечение Роберта потерпело крах и едва не придавило его своими обломками насмерть. Лаура отчетливо помнила, какую боль вызывало у нее созерцание лица молодого человека, снедаемого ужасными душевными муками. Лаура знала, что такое боль, поскольку ее тоже не раз предавали, но ей никогда не доводилось страдать столь сильно, как страдал тогда Роберт.
Девушка часто думала, что Роберт – любопытнейший субъект. Он был крайним индивидуалистом, который, однако, любил общество. Роберт не раз говорил, что одиночество сводит его с ума, но, бывало, так надолго замыкался в себе, что Лаура начинала тревожиться. Казалось, он иногда страдал по одной-единственной причине: из-за желания соответствовать своему идеалу аскета.
Может быть, именно из-за этой раздвоенности любовь, которую он лелеял, завершилась столь трагично, вызвав у него в груди опустошительный пожар. Лаура видела его агонию, от которой до смерти оставался только шаг. Роберт валялся на диване в полной прострации и лишь выкрикивал имя любимой женщины. Созерцать все это было больно. Его по-детски наивные чувства изумляли Лауру. Ей хотелось заорать прямо ему в ухо: