— 25 февраля — Государь Император телеграфировал ген. Хабалову:
«Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны».
На эту телеграмму, утром 26 февраля Хабалов отвечал, что «в столице наблюдается успокоение». «На другой день после отречения Государя М. Палеолог спросил Горького и Чхеидзе:
«Значит, эта революция была внезапной (sponiante)?
— Да, совершенно внезапной».
Эту внезапность сам А. Керенский в своей книге передает так: «Вечером 26 февраля (то есть после провала восстания Павловского полка. — И. С.) у меня собралось информационное бюро социалистических партий. Представитель большевиков Юренев категорически заявил, что нет и не будет никакой революции, что движение в войсках сходит на нет, что нужно готовиться к долгому периоду реакции».
Зензинов («Дело народа» от 25 марта 1917 года) писал:
«Революция ударила как гром с ясного неба и застала врасплох не только правительство и Думу, но и существующие общественные организации. Она явилась великой и радостной неожиданностью и для нас, революционеров».
Левый эсер Мстиславский писал еще красочнее:
«Революция застала нас, тогдашних партийных людей, как евангельских неразумных дев — спящими».
С. Мельгунов суммирует все это в «Независимой мысли» (№ 7, с. 6) так:
«Как бы ни расценивать роль революционных партий, все же остается несомненным , что до первого официального дня революции никто не думал о близкой возможности революции».
Большевистская история СССР (с. 135) излагает все это самым схематическим образом:
«Заговор царизма сводился к тому, чтобы заключить сепаратный мир (??? — И. С.) и, распустив Думу, направить главный удар против пролетариата. Заговор царизма против революции встретился с другим заговором, созревшим в кругах империалистической буржуазии и генералитета».
Таким образом, все историки, и правые и левые, и большевистские и иностранные, сходятся, по крайней мере, на одном пункте: начало революции было положено справа , а никак не слева. Именно оттуда и зензиловский «гром среди ясного неба». О заговоре «империалистической буржуазии и генералитета» левые, по совершенно понятным соображениям, знать не могли и не знали. А именно этот заговор был началом революции. Потом, в марте, апреле и т. д., революция двинулась вперед по путям «углубления», с исключительной степенью точности повторяя ход французской революции. И если августейшие салоны и сам М.Палеолог, передающий их планы и вожделения, выражал свое сожаление о том, что в России не нашлось Мирабо, то это сожаление мне кажется совершенно непонятным, — ибо ведь и во Франции даже и Мирабо решительно ничему не помог. М. Палеолог, посол страны, имеющей весьма большой опыт в революциях, все время проводит параллели между 1789 и 1848 гг. во Франции и 1917 годом в России. Параллели получаются действительно потрясающими. Что, впрочем, никак не мешает М. Палеологу задумываться над таинственной славянской душой, — почему бы не подумать и о таинственной французской?
