– Я, собственно, не это имел в виду, – сказал Эстил.
– Но все же, вы находите, что это удачная мысль, Эстил? – спросил Роджер.
– А я не нахожу. По-моему, вы все неправы, – выпалил Уолтер Льюк, – по-моему, это чертовски неверный ход. Я так с самого начала подумал и остаюсь при своем мнении.
Все взгляды обратились на него.
– Я ведь вам говорил: так он будет у нас на глазах… – негромко сказал я.
– Послушайте, – сказал Уолтер, – вы ведь все привыкли принимать решения, сообразуясь с разумом, верно?
Никто не ответил.
– Вы все привыкли к тому, что всякого человека можно переубедить, верно?
Снова молчание.
– Я тоже, прости меня, господи. Что ж, бывает, что и удается. Согласен. Но неужели вы воображаете, что это возможно, когда решается вопрос такой важности?
Кто-то сказал, что ничего не попишешь – надо попробовать.
– Где уж мне тягаться с вами, мудрецами, – сказал Уолтер. – Только, по-моему, ничего путного из этого не выйдет.
Все возмущенно задвигались. Вспышка Уолтера вызвала у сидящих за столом одно и то же чувство. Тетлиф, Эстил – все хотели одного: чтобы он замолчал. Они отдавали должное его чутью в области техники, но отнюдь не в области психологии. Впрочем, он и сам не считал себя тонким психологом; хоть и видно было, что жизнь изрядно его потрепала, сам себе он подчас казался куда моложе, чем был на самом деле. Это мальчишество – нарочитое мальчишество, потому что он бравировал им, так же как и пренебрежительным отношением к «мудрецам», – обесценивало слова, которые могли бы прозвучать веско и внушительно.
Роджер холодно смотрел на него.
– Возьмете вы на себя ответственность за все вытекающие последствия, если я послушаю вас и не приглашу Бродзинского?
– Пожалуй, возьму, – сказал Уолтер.
– Можете не беспокоиться, – ответил Роджер. – Я отвергаю ваше возражение.
Спустя неделю Майкл Бродзинский впервые появился на заседании комиссии. Все уже были в сборе и ждали начала, когда вошел секретарь и сказал мне, что приехал Бродзинский. Я вышел ему навстречу и еще до того, как мы поздоровались, по радостно признательному выражению его лица понял, что ему уже известны некоторые подробности первого совещания: он знает, что своим приглашением отчасти обязан мне, – и проникся ко мне доверием. Я провел его в кабинет Роджера. Ученые еще не успели рассесться по местам; Бродзинский рядом с ними показался особенно рослым и могучим, куда крепче Уолтера, который тоже отличался незаурядной физической силой. И тут я снова убедился, что он точно знает все, что было сказано здесь в прошлый раз по его адресу.
