Их разделял метр, не больше. Человек был напряжен, он мог броситься на нее в любую секунду. Она ничего не могла понять, пыталась отыскать причину, какой-то мотив. Грабитель; можешь взять мою сумочку там все равно пусто. Насильник; я не буду сопротивляться, если пообещаешь не убивать меня. Нет, это не то, и не другое, глубоко в подсознании она понимала это. Это была цена за неудачу, за непослушание.
Он одним прыжком настиг ее, схватил оба запястья одной рукой, завел ее руки за спину, выгнув при этом так сильно ее позвоночник, что она застонала от боли. Она посмотрела на него, но не смогла разглядеть его — он стоял так, что свет от ближайшего фонаря был у него за спиной, он точно знал, где ему встать.
Это был расчет, злобы не было, он сделал ее беззащитной с помощью всего лишь одного движения, а у самого оставалось свободной другая рука. Она инстинктивно хотела было ударить его ногой, метя в пах, но сдержалась; она бы потеряла равновесие и, что еще страшнее, разъярила бы его.
Ее охватил ужас, она не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Она не была в состоянии даже умолять его. Ей хотелось закричать: «Я старалась из всех сил, но он ел только холодную пищу, это не подходило». Это было бы напрасно.
Затем он ударил ее; удар был не короткий, не колющий, не под ложечку. Его кулак, казалось, вошел в нее глубоко, как бы пробуравливая ее, выталкивая из нее весь воздух. Она бы скорчилась, если бы он не держал ее в вытянутом состоянии. Мучительная боль в животе, кишки натянуты, ее вот-вот вырвет, голова свесилась, набок; она испугалась, что задохнется собственной рвотой. Он отбросил ее в сторону, но все еще не давал упасть. Он убрал кулак, и она почувствовала, как воздух заполнил вакуум, образовавшийся внутри нее. Он ударил ее.
Это был резкий удар вниз ладонью, он пришелся вдоль шеи. Скорее пощечина, и когда он отпустил ее, она рухнула на землю. Она подумала, что у нее сломана шея. Она извивалась, стремясь ощупать себя, свой желудок, шею, но руки ее не двигались. Она лежала там, словно брошенная мягкая игрушка, глядя вверх, видя возвышающуюся над ней фигуру; казалось, что человек этот вырос до гигантских размеров, он выглядел зловеще, потому что он не угрожал. Она дрожала, ожидая нового нападения, но его не последовало.
Он впервые заговорил, и его голос был лишен выразительности, это был хриплый шепот.
— Это было только предупреждение.
Она попыталась произнести что-то, ответить, извиниться, заверить, но не смогла. Губы ее онемели, как после укола дантиста, и она сомневалась, что они когда-либо двигались.
