– Десять... тысяч... золотых... монет... – прохрипел Конан. Слова, как острые камни, кололи его пересохший язык.
Абериус жадно облизнулся.
– Еще! Где это сокровище? Скажи мне, и я сделаю так, что тебя развяжут.
– Сначала... раз... вязать...
– Ты идиот! Без моей помощи тебе не освободиться, так что говори, где.
Он испуганно вскрикнул, когда могучая лапа Ордо вздернула его за воротник. Одноглазый встряхнул Хорька. Ноги Абериуса болтались над землей.
– Чем это ты здесь занят? – грозно спросил Ордо. – Он ни с кем не должен разговаривать!
– Я немного подшутил тут над ним, – Абериус выдавил из себя вымученную улыбку. – Я только поразвлекся чуток – и все...
– Ха! – Ордо презрительно сплюнул и отшвырнул щуплого разбойника таким резким движением, что тот упал в пыль. – Мы займемся с ним более серьезными вещами, чем просто шутки. Смотри, чтоб я тебя здесь больше не видел!
Он подождал, пока Абериус доплетется до остальных, наблюдая за ним с ухмылкой, а затем повернулся к Конану.
– Молись своим богам, варвар. Позже у тебя не будет для этого времени.
Конан попытался облизнуть сухие губы, чтобы выговорить хоть несколько слов.
– Стало быть, деньги вам не нужны, а, Ордо?
– А ты их вообще никогда не увидишь, варвар!
Конан заметил еще сапог, взмывающий в воздух совсем рядом, а потом мир наполнился огнем и треснул.
Когда киммериец снова пришел в себя, была ночь, и горели костры. Несколько разбойников еще пускали по кругу кувшин с килом, но и они уже были изрядно утомлены буйством и с трудом могли произнести несколько слов. Большинство уже лежали вокруг, там, где они были сражены сном, и храпели. В палатке еще горел свет, и Конан видел красиво очерченный силуэт Карелы на полосатой стене.
Сыромятные ремни были так сильно стянуты, что они глубоко врезались в кожу. Он почти не чувствовал рук. Если он еще какое-то время проваляется здесь, он уже не сможет быть хорошим бойцом, если даже освободится. Он напряг мощные мускулы рук и дернул, но путы не поддались. Он потянул снова, подключив к рывку и мышцы живота. Опять и опять. Он почувствовал на запястьях кровь, там, где ремень врезался особенно глубоко, и несколько капель сползло на землю. Он дернул еще. Ремень на левом запястье слегка ослаб.
Внезапно он замер. Как и прошлой ночью, его охватило чувство, что за ним кто-то следит, но теперь оно было тем сильнее, что таинственный наблюдатель подошел ближе. Он осторожно огляделся. Люди возле погашенных костров лежали вповалку, и их храп гремел куда громче, чем прежде их пьяные беседы. Если не принимать во внимание сонное храпение, в лагере было тихо. И несмотря на это, он ощущал чьи-то приближающиеся глаза. У него волосы встали дыбом, потому что неожиданно ему стало совершенно ясно, что эти глаза остановились прямо над ним – и все-таки никого не было видно.
