Мое послание, таким образом, двусторонне; жирному «буржую» я предвещаю недовольство; я его шокирую, я пронзаю его, я вырезаю землю у него под ногами, я переворачиваю его с ног на голову, я даю ему гашиш и заставляю его неистово бежать, я тереблю его задницу красным горячим языком моей садисткой фантазии — до тех пор, пока он не почувствует себя некомфортно.
Но человеку, которому уже неудобно, как святому Лаврентию на его серебряной решетке, чувствующему поднимающийся в нём дух, или женщине, которая чувствует тошноту от первого толчка ребенка в ее чреве, такому человеку я несу прекрасное видение, аромат и блаженство, Знание и Собеседование со Святым Ангелом Хранителем. И тому, кто, таким образом, достиг той высоты, я задам следующий вопрос, дам знать о следующем Блаженство.
Мое несчастье — не моя вина в том, что мне приходится доносить это простейшее Послание.
«Мужчина имеет две стороны: одну, обращенную к миру,
и другую — для демонстрации женщине, когда он её любит.»
Мы должны простить Браунингу его непристойную шутку; потому что его истина — сверхправдивая! Но, если Вы — мир, а не возлюбленный, и видите меня таким, каким Моисей видел Бога, — это Ваша собственная вина!
Противно, когда приходится проводить жизнь, поливая грязью британскую общественность в надежде, что она сможет смыть ехидную грязь со своего коммерциализма, соленые полосы своих лицемерных слез, вонючий пот своей морали, стекающие слюни своей сентиментальности и своей религии. И они не смывают это!..
Но давайте возьмем менее неприятную метафору — кнут! Как постоянно писал какой-то школьный поет, его рифмы так же бедны, как у Эдвина Арнольда, его стихотворный размер так же неритмичен и так же хорош, как у Френсиса Томпсона, его здравый смысл и откровенная непорядочность — подстать Браунингу!
«Помочь нельзя; надо сделать —
Так что…»
Да нет же! Это очень и очень плохая рифма.
И только после кнута, который карает, появится розга, которая успокаивает, если я могу позаимствовать что-то вроде смелого сравнения у Абдулы Хаджи из Шираз и 23-го Псалма.
Итак, я предпочёл бы провести свою жизнь с розгой; изнурительно и омерзительно постоянно пороть толстую кожу британцев, которых я всё же люблю. «Тех, кого Господь любит, Он наказывает, и бичует каждого своего сына». Я буду по-настоящему рад, если некоторые из Вас пройдут через это, и придут, и сядут на папочкино колено!
Первый шаг — самый трудный; положите начало, и я вскоре сделаю так, чтобы горбун львом и солдат единорогом сражались за Вашу корону. И они лягут вместе в конце, равно довольные, равно усталые; в то время как единственная и безупречная твоя корона (брат!) будет блестеть в морозной пустоте бездны её 12-ю звездами, наполняя ту тишину и одиночество музыкой и движением, которые тише и спокойнее, чем они; твоё древко, будет водружено на Невидимое, твои глаза остановятся на том, что мы называем Ничем, потому что это вне Чего-либо, что можно осознать мыслью или Состоянием, твоя правая рука зажмет лазурную розгу Света, твоя левая рука будет сжимать алый бич Смерти; твоё тело, обвитое змеёй, будет сверкать ярче солнца, ей имя — Вечность; твой рот замерзнет полумесяцем в улыбке, в невидимом поцелуе ночи, Божьей Матери звездного Самана; электрическая вспышка твоего тела, остановленная абсолютным могуществом в движении замкнется на самой себе в контролируемом неистовстве Ее Любви — нет же, вне всех этих образов — ты (Братишка!), кто проделал путь от Я до Ты, и от Он до Тот, чему нет Имени, нет Образа. …
