Поезд, громыхая, отошел от платформы, и носильщик скрылся из виду.
— Пустынное местечко, — заметил англичанин, чье имя было Бивен, — особенно в такую жуткую жару. Даже летом 1911 года было не так скверно. Помню как-то раз в Булони…
Ему пришлось умолкнуть на полуслове, ибо загорелый человечек, беспрестанно втыкавший трость в песок и хмуривший брови, вдруг встрепенулся.
— Да что вы знаете о жаре? — вскричал он, пронзив Бивена демоническим взором. — Что вы знаете о запустении? — Ошеломленный Бивен не знал, что и ответить. — А что, если я вам расскажу свою историю? Ведь, кроме нас, здесь никого, — он злобно взглянул на Бивена, словно проникая в самую его душу. — Вам можно доверять? — выкрикнул он и застыл, ожидая ответа.
При других обстоятельствах Бивен наверняка бы не согласился стать конфидентом незнакомца, но теперь одиночество, жара и навеянная прежним поведением компаньона скука, а также некоторая неуверенность в том, как тот воспримет отказ, заставили его выжать положительный ответ.
Величественный, точно дуб, Бивен произнес:
— Я рожден английским джентльменом, и полагаю, не поставил под сомнение свое достоинство. Я — мировой судья, — добавил он после короткой паузы.
— Так я и знал! — восторженно воскликнул его спутник. — Только человек, сведущий в законах, сможет оценить мою историю. Тогда поклянитесь, — продолжал он с внезапным нажимом, — поклянитесь, что ни одна живая душа не узнает ни единого слова из того, что я вам расскажу. Поклянитесь душой вашей покойной матери.
— Моя мать жива, — отвечал Бивен.
— Так я и знал! — воскликнул его компаньон, и странное выражение божественной жалости осветило его загорелое лицо. Такое выражение можно заметить на многих статуях Будды: выражение небесного, всеобъемлющего сострадания.
— Тогда поклянитесь именем лорда-канцлера.
Бивен окончательно убедился, что незнакомец — иностранец. И все же с готовностью дал требуемую клятву.
— Моя фамилия, — сказал тот, — Дюгесклен. — Сообщает ли она вам мою историю? — спросил он многозначительно. — Приходит вам что-то на ум?
— Ровным счетом ничего.
— Так я и знал! — откликнулся человек из тропиков. — Придется рассказать вам все. В моих жилах течет кровь величайших французских воинов, а моя мать — прямой потомок Сарагосской Девы.
Бивен был поражен, и не скрыл этого.
— После осады, сэр, она достойно вышла замуж за дворянина, — сверкнул глазами Дюгесклен. — Вы полагаете, человек моего происхождения позволит незнакомцу бросить тень на память моей прапрабабки?
