Гроуфилд вытащил из бумажника доллар, но на нем было изображено лицо мужчины, и он затолкал купюру обратно. Найдя доллар с женским ликом, Гроуфилд удовлетворенно кивнул. Канадские «зеленые» были ярче, серийный номер тут писали красной краской, и узор заметно отличался. Наконец, на бумажке крупными буквами было начертано «КАНАДА». Доллар Гроуфилду понравился, а значит, и коридорному тоже. Гроуфилд протянул деньги мальчишке, тот вскинул брови и проговорил:
— Сье.
Это означало «мсье». Коридорный вышел, закрыл дверь, и Гроуфилд остался в одиночестве.
Он начал зевать. Скоро челюсть свело, но Гроуфилд никак не мог остановиться и зевал во весь рот. Интересно, сломается хрящ или нет? Может, ему до конца дней будет суждено ходить с отвисшей челюстью. Как же ему тогда произносить реплики в театре? Гроуфилд завертел головой, пытаясь положить конец своей зевоте, и мало — помалу она прекратилась, а сведенный судорогой рот медленно закрылся, будто театральный занавес. Было без пяти восемь утра. Самолет принял на борт всех пассажиров только в час ночи, а потом еще два с лишним часа ждал разрешения на взлет. Гроуфилд подремал с полчасика, пока самолет стоял на земле, зато в воздухе поспать оказалось совершенно невозможно. После своей мученической кончины сын божий воскрес в новой ипостаси, как баскетболист, и всю дорогу до Квебека вел крылатую машину, будто баскетбольный мяч. Где — то на полпути снег, тучи и непогода остались позади, но поднялся ветер, который играл самолетом, как котенок — смятой сигаретной пачкой. Большую часть полета стюардессы бегали по проходу, таская пакетики, в одну сторону пустые, в другую — полные.
На рассвете Гроуфилд, наконец, приземлился в Квебеке. Самолет напоминал зачумленный корабль, и Гроуфилд немного удивился, когда аэродромное начальство разрешило пассажирам покинуть борт. Стюардесса с остекленевшими глазами, стоявшая у входа, пробормотала свое дежурное «Спасибо, что летели на нашем лайнере», и Гроуфилд решил не отвечать.
Водитель такси был угрюм, хоть и не летел в одном самолете с Гроуфилдом. От аэропорта до гостиницы было двадцать миль, дорога шла на юго — восток, где только что взошло солнце, и Гроуфилд все время просидел, прикрывая ладонью глаза. К гостинице такси подъехало с западной стороны, не примечательной ни красотой, ни драматичностью, но нынче утром Гроуфилду было не до драмы. Перемещение с чемоданом из такси в номер было довольно мудреным делом и осуществлялось в соответствии со строгим ритуалом, так что шевелить мозгами при этом почти не требовалось. Гроуфилд и не шевелил. Но в конце концов добрался, куда хотел.
