— А сестру? Она ведь еще ребенок, только-только вступала в жизнь. Както не согласуется с вашей концепцией.
Ветров не ответил. Владимир Георгиевич снова спросил, зачем Борису понадобилось убивать сестру.
Тот провел рукой по лицу и негромко произнес:
— Что-то неважно себя чувствую.
Устал, наверное…
— Просто вам нечего ответить, — заметил следователь. — Скажите, когда у вас созрел план преступления?
— Я не считаю это преступлением, — возразил Ветров.
— Хорошо, когда вы поняли, что готовы воплотить в жизнь вашу «идею»?
— Окончательно — в начале августа.
— После вашего возвращения из Москвы и неудачного сватовства к Макаровой? — уточнил Гольст.
— В начале августа, — повторил обвиняемый, игнорируя замечание следователя. — А непосредственно осуществлять ее я начал семнадцатого августа.
— В каком смысле осуществлять? — спросил Гольст.
— Семнадцатого августа, за четыре дня до убийства Ларисы, я вырыл в погребе на даче яму. Дома в это время никого не было: мать и сестра уехали в город, отец возился на участке. Я спустился в погреб, взял с собой лопаткусаперку и простыню, которую привез из города…
— Зачем простыню?
— Чтобы складывать на нее землю из ямы. Ведь на глубине она влажная и могла бы оставить на грунте в погребе мокрое пятно.
— Вы хотите сказать, что заранее приняли меры к сокрытию преступления?
— Еще раз повторяю, я не считаю это преступлением, — сказал Ветров и продолжал: — Я вырыл яму глубиной приблизительно метр двадцать. А когда закрывал крышку люка, то вставил в щель бумажку, половину листа из тетради…
— Для чего?
— Чтобы знать, лазил кто в погреб, видел ли мои приготовления или же нет, — спокойно объяснил Ветров. — Осуществил я свое 'намерение в отношении сестры, как вам уже известно, двадцать первого августа. Мать продавала цветы в городе, отец работал на участке. Я точно знал, что он будет там не меньше часа.
— Когда ваш отец вышел в сад?
— В половине восьмого вечера. Я noзвал в свою комнату Ларису и… — Бoрис замолчал.
— Ну, продолжайте, — попросил следователь.
— В общем… лишил ее жизни…
— Задушил руками?
Ветров молча кивнул.
— Дальше?
— Убедившись, что она уже не дышит, я перенес ее в подвал и положил в приготовленную яму. Туда же бросил ее красные туфли, в которых она обычно выходила на улицу, и две настольные игры. Закопал яму песком, который лежал на простыне, а простыню свернул и отнес на чердак. Через несколько дней я отвез ее в город. Отец, как я и предполагал, вернулся через час, то есть в половине девятого…
