А мы с Бельмондо и Баламутом молчали. Нас поразила одна и та же мысль: "У него наша память образца прошлого года... Значит... значит, он не знает, что настоящую Софию зверски убили, не знает, что Баламут ("я" – подумал сам Николай) чуть не свихнулся после этого... Значит, этот поддельный Баламут лучше, здоровее, добрее, счастливее настоящего ("меня" – подумал сам Николай) Баламута?
– Нужно еще выпить... – вышел из ступора Бельмондо, – А то мозги набекрень. Пошлите, что ли, в столовую?
* * *
Николай-Второй покидал хранилище копов (позже мы его назвали Погребом) в задумчивости.
– Ты чего насупился? – спросила его София.
Взглянув в ее лучащиеся глаза, Николай Второй определился. Клейко посмотрев на девушку, он стремглав вернулся в хранилище, нашел ячейки с копиями Софии и принялся просматривать лежащие под ними бирки. Выявив ближайшую по дате воскрешения копию, вытащил ее, взвалил на плечи и бодро направился к нам.
– А ты знаешь, зачем вы вообще появились? – спросил я, когда он поравнялся со мной.
– Конечно, знаю. Мы должны в вашем присутствии стать точно такими же, как вы. И только после этого начать изучение колодца с сиреневым туманом. А потом поставить на нем кое-какое оборудование, чтобы чудес не было. А насчет Худосокова вы не беспокойтесь. Я ведь, как не крути – Баламут, и к этому типу отношусь аналогично.
Но мы его не слушали, мы оглохли, онемели и застыли, как идолы – из колодца с сиреневым туманом показалась... голова Худосокова! Мы стояли, объятые ужасом, а Ленчик являлся торжественно, примерно так, как является из пусковой шахты уверенная в себе стратегическая ракета... И вот, он уже повис перед нами в воздухе в полуметре от пола, повис, одетый в серую хлопчатобумажную пижаму, повис двуногий, живой, но бездушный...
Повисев с минуту, Худосоков мешком упал на пол. К нему бросился Баламут Второй (тело своей Софии он сунул в руки остолбенелого Баламута Первого). Подбежав, взял Худосокова на руки и осторожно вложил в одну из свободных ячеек. Затем сунул в сиреневый столб руку с распахнутой вверх ладонью и схватил немедленно воплотившуюся над ней надписанную уже бирку. И сделал это так, как будто занимался этим всю жизнь.
Первым пришел в себя Бельмондо. Он бросился к ячейке, вытащил давнего врага за ноги, бросил на пол и ударами ног попытался привести в чувство.
Худосоков на пинки не отреагировал. Борис, выругавшись и вытря пот с покрасневшего лица, подошел к нам. Я похлопал его по плечу:
